«Ладно, все хорошо», — продолжая рассказывать и не думая об этом, внемысленно спорил с собой Борисов, спорили в нем сами эмоции, независимо от него, который полностью, увлеченно читал в этот миг свою лекцию... «Все хорошо, ее просто отчислили. От истеричек надо освобождаться». И все же ... пустота во втором ряду как-то беспокоила. Так — непривычное зияние в деснах, где был недавно удаленный зуб, саднит и беспокоит, так — выбитое окно в одной из комнат зимней дачи, когда уже заморозки и на весь дом несет оттуда холодом.
Хотя все миновало, но Борисову было холодно и неспокойно. Еще холоднее, еще одиноче, чем раньше.
Жанна даже подскочила на койке, увидев Нинку, — в белом халате плечо, знакомая челка на пол-лица, кукольный глаз и нос топориком, все это осторожно и весело вдвигалось из-за двери в палату.
— Ого, Нинка! Молодчага, что пришла!
— Лежи-лежи, что ты, Жанк.
— Нинка, ты даешь! Всегда вот появляешься кстати, когда так нужна, как добрый дух какой-то! А знаешь, у тебя сейчас такое же выражение, как тогда, помнишь, когда мы в школе контрошку у Генки списывали, вот у тебя сейчас такое же детективное лицо... Ну давай, давай садись вот сюда, — Жанна подвинулась, освободив местечко на постели. — Да, кстати, как у тебя с работой-то?
— У меня порядок. А вот твои дела, чую, неважнец. Да?
Из-под копны волос, из-под рыжей челки, подстриженной так, что один конец ее совсем закрывал глаз, а другой едва задевал бровь, торчал лишь длинный нос и впрямь «топориком», как говорила Нинкина мама.
— Борисов? — понимающе шепнула Нинка. Глухо застучали об пол яблоки, посыпавшиеся из ее сетки.
— Кстати, сейчас будем есть плоды, — сказала Нинка и, согнув свою длинную фигуру, нескладно опустилась на четвереньки подобрать раскатившиеся по полу яблоки.
Потом они сидели, обнявшись, на койке, грызли «плоды» и выговаривались друг перед другом.
— Дурища! Жизни не знаешь! Идеалистка! Ну что твой Виктор Константинович, что он?
— Эх, если бы ты знала! Он та-ак рассказывает о войне Алой и Белой розы! Он живет там, а не здесь, та-ам, понимаешь? В эпохах!
— Да он же целлофанный пакет, твой Борисов. Вот, — Нинка щелкнула ногтем по пустому пакету из-под фруктов. — Оболочка, в которой одни твои бредни. Ты его сочинила.
— Он ведь никогда не любил, не знал женщину. Нет у него ни жены, ни любимой, никого-никого! А может, его возлюбленная — это Жанна д'Арк, или Мария Стюарт, или... или...
Нинка печально почесала голову, пробормотала:
— Клинический случай.
«Ух ты, Борисов, профессор, заморочил голову девчонке... Нет, это я так не оставлю, — злилась про себя Нинка, — пусть я никакая не студентка, простой человек, но Жанка моя лучшая подруга. Нет, я сама зайду к этому Борисову, объяснюсь! Поговорить с ним надо, надо нам поговорить. Только вот адрес... Ладно, узнаю у них в институте...»