Возьмем хотя бы эту старушку. Вон, слева сидит. Она библиотекаршей работает. А ровно тридцать два года назад была учительницей в школе, эвакуированной из одного городка.
Откуда я знаю? Да я же ясновидец... Ну, слушай. Вот она в классе, волосы — еще не седые — острижены в кружок, худая, усталая и резкая в движениях от истощения и бессонницы... Она с силой нажала на мел, списанный до половины. Вернее, съеденный. Не усмотрела раз, и ученики съели и растащили весь меловой запас, добрались и до последнего куска, который она припрятывала. В меле, говорят, есть нужные вещества... Полкуска ей все же удалось спасти, и теперь она всегда его при себе держит, в кармане ватника.
Мел глухо стучит о доску, крошится, слова еле видны на ее потускневшей, исцарапанной поверхности. Она торопливо пишет: «Словарь»...
— Бах-х...
Глухое бабаханье... Где-то бомбят... Фронт подступает все ближе.
Буквы получаются узкие, острые, теснят друг друга, словно толпа беженцев под бомбежкой. Буквы падают вперед. Издали это похоже на запись кардиограммы.
Она оборачивается и глядит в угол куда-то — тряпку ищет. А тряпка — на батарее. Вот она увидела, подошла к батарее — высокая, худая, в огромных мужских валенках, наверно, от этого походка ее кажется такой нелепой, утиной. Сзади — хруст. Оглянулась — мел исчез. Она его по оплошности на стол положила. Смотрит на класс: неподвижны лица детей, серые и опухшие. Лишь тихое похрустывание — неизвестно откуда...
Прости, тебе тоскливо от моих слов. Прости.
О чем же еще рассказать? Снова о ней? Ну, теперь ей хорошо, в библиотеке работает. Вот слушай.
Хлопнула дверь. Сквозняк пробежал по комнате, швырнул на пол газету. Надежда Александровна, так эту старушку зовут, с трудом наклонилась, потянулась за ней, — газета шевельнулась, выгнулась, как живая, и отползла, сухо шелестя. И тут в ногах возникла знакомая боль, мелкая, острая, словно множество мелких осколков впились в сосуды ног. Как всегда, боль сначала скрутила пальцы ног, затем затихла, и вдруг клубком заворочалась в ступнях, пошла разматываться выше, поползла в колени, в поясницу...
— Ох ты, господи, — разогнулась она осторожно, и только тут заметила рядом с собой девочку.
Невольно залюбовалась свежим ее лицом, длинными ресницами, красивой стрижкой. Сколько ей лет? Двенадцать, не больше. Модные брючки в красно-синюю клетку, яркий свитер. Девочка нетерпеливо сказала :
— «Новый мир» шестой номер, пожалуйста.
— Как фамилия?
— Смирнова.
Надежда Александровна склонилась над столом, послюнила палец, и формуляры в длинном узком ящике послушно замелькали под ее ладонью. Кожа на ладони была желтая и тонкая, словно папиросная бумага. Потом повернулась к полкам, пробежала глазами по корешкам журналов, нужный достала.