Сильнее всего (Устинович) - страница 18
Внезапно рванул сильный порыв ветра. Это было как раз в тот момент, когда петушок взмыл перед пастью врага с земли. Птицу крутнуло, бросило назад, песец прыгнул к ней навстречу, и ветер понес над тундрой белые перышки…
Через минуту песец исчез со своей добычей среди камней.
— Подвёл беднягу зимний наряд! — вздохнул Миша, — Будь петушок серым, песец его, пожалуй, и не заметил бы. Странно: почему самцы меняют зимнее оперение почти на месяц позже, чем самка?
Этот вопрос заинтересовал Мишу, и он спросил об этом Василия Семеновича. Учёный подумал и ответил:
— Тут, по-моему, две причины. Петушки на яйцах не сидят, значит, во время гнездования защитная окраска им менее необходима, чем курочкам. Вернее, совсем не нужна…
— Почему? — удивился Миша. — Ведь они гибнут из-за своих белых перьев! Вот и мой петушок…
— Он попался в зубы песцу, — продолжал Василий Семёнович. — Но его семья осталась цела. И только из-за того, что песец заметил его первого. Получается, что белая окраска петушка сыграла для птенцов большую роль…
— Да-а, выходит, так… — задумчиво проговорил Миша. — Он погиб ради жизни своих детей.
ОТЦОВСКИЙ УРОК
— Привал! — объявил мой проводник Иван Тульчин.
Он с видимым удовольствием снял с плеч увесистую котомку и бросил её на землю. Впрочем, я сказал не совсем точно. Земли вокруг нас не было ни горсти. Мы стояли среди тундры, и во все стороны от нас тянулись лужицы, мох, скрюченные кустики, кочки. Зыбкий тундровый покров хлюпал и чмокал под сапогами, мох и карликовые кустики погружались в воду при каждом шаге. Правда, часто под нашими ногами чувствовалось что-то твёрдое, надёжное. Но мы знали, что это не почва, а лёд, вечная мерзлота.
Обрадовавшись давно ожидаемой остановке, я тоже снял рюкзак и осмотрелся по сторонам. Впереди, в десятке шагов от нас, тихонько звенел ручей. Сбегая с еле приметной возвышенности, он терялся среди бесчисленных лужиц и озёр. А дальше, насколько хватало глаз, тянулась все та же плоская низменность, без единого холмика и бугорка.
Выбрав сухое место, Тульчин разжёг походную спиртовку и занялся приготовлением обеда. Я начал очередную запись в путевом дневнике.
В тундре было тихо. Стояла середина лета, и птицы уже не пели своих песен. Только назойливо жужжал гнус, тучами носящийся в воздухе. Но в тундре человек так привыкает к этому непрерывному жужжанию, что перестаёт его замечать.
Сидя на высокой кочке, я опустил на лицо сетку от комаров и углубился в свои записи. Проводник молча наблюдал за горящей спиртовкой.
Вдруг я почувствовал, как Тульчин легонько тронул меня за рукав.