«Да, здоров! Сергея Захарова на химию послали? Угу, слышал. Да, скоропортящийся талант. Зорь, а ты еще больше похорошела. Не, ну правда же! И ты, Кузь, и ты, куда ж без тебя... В каком месте похорошела? А коленки у тебя красивые. Нет, и раньше нравились. Да точно говорю! Что значит «негодяй»? Почему раньше не говорил? Так, это... Молчал, глубоко изумленный...»
Но все это я выдавал на автомате, почти без участия сознания. Между мной и миром словно опустилось толстенное стекло, истребив оттенки и приглушив звуки. Пашка, чутко уловив мое состояние, переводил разговоры на себя. Впрочем, новый класс, слепленный из двух половинок, деловито принюхивался и притирался, и ему было не до одного выпавшего в астрал соученика.
Мелькнул вдали вглядывающийся в меня Гадкий Утенок. Я кинул ей слабую улыбку, и она вспыхнула в ответ искренней радостью. Я смущенно отвел глаза.
«Хм... А не такой уже и гадкий», - мой взгляд, невольно став оценивающим, вильнул в ее сторону еще раз. - «Тоже вытянулась. Пожалуй, уже больше девушка, чем девочка».
Энергично потрясая букетом, толкнула короткую речь загорелая Тыблоко, под умильными взглядами родителей пробежала с колокольчиком вдоль шеренги сияющая восторгом первоклашка, вырвался из распахнутой двери школы на свободу и разлился в прозрачном сентябрьском воздухе первый звонок... Учебный год начался.
День прошел как кинолента, прокрученная в дымину пьяным механиком. Некоторые события проскочили мимо меня целиком, другие же запомнились в мельчайших и совершенно ненужных подробностях. От первого урока, вместившего в себе классный час и комсомольское собрание одновременно, память удержала лишь фрагменты Зиночкиной речи про всенародное обсуждение новой конституции. На химии начали электролитическое равновесие, но на слове «диссоциация» мой мозг забуксовал и впал в кому до перемены. Третьим уроком шла литература. Что там было - убей, не помню. Что-то ел на большой перемене, но что? Лишь к английскому я собрался и вышел из состояния грогги - Эльвиру лучше не злить. Впрочем, ее сарказм был еще по-летнему благожелателен, и часть урока я просто медитировал, разглядывая уходящие вдаль ленинградские крыши и купола Исакия на горизонте.
Тома на весь день прилепилась к Яське и выглядывала из-за ее плеча как осторожный солдат из-за бруствера отрытого в полный рост окопа. Даже домой они пошли вместе, хотя, вообще-то им в разные стороны. Отходя от школы, Яся быстро обернулась. Я крутанул пальцем воображаемый телефонный диск и, получив ответный кивок, побрел домой.