Усевшись на угол стола, Каатье в свой черед достала пачку сигарет из кармана блузки. Со своим инстинктом сенбернара Антуанетта готова была лететь на помощь, но, как всегда, неудачно выбрала спасательные средства (я часто представляю себе, какие бы она создавала драматические ситуации, вздумай она спасать утопающих).
— Вы, наверно, — предположила она, — вчера ездили в Шартр. Удачная была поездка?
Я-то недоумевала, что могло случиться у Каатье с тех пор, как вчера вечером я оставила ее в радостном предчувствии новой жизни.
— Я хотела бы, — сказала она голосом таким же хриплым, как и раньше, но к тому же полным слез, — чтобы мне больше никогда не напоминали о Шартре, Вчера я видела собор в последний раз.
— Всегда так говорят, — сказала Антуанетта деланно-непринужденным тоном, будто между Каатье и Шартром произошла любовная ссора.
Возникла небольшая пауза, которая грозила затянуться, как вдруг мы услышали неожиданно громкие голоса с той стороны коридора. Мари яростно распахнула дверь из комнаты напротив. Мартино тоже был в ярости, но молчал. Мари говорила об эксплуатации, о шантаже, о нравственной пытке. Она быстро прошла в нашу комнату, Мартино последовал за ней. Как только он оказался среди нас, его словно бы взвинтило присутствие такого количества женщин, собравшихся вместе, и он начал кричать в свой черед, называя Мари человеком безответственным, истеричкой. Натали следила за ними, стоя чуть в стороне, растерявшаяся и безмолвная. Она явно прекрасно обошлась бы без этой баталии, разыгрывавшейся из-за нее и ей совсем не нравившейся — от ее вчерашнего запала не осталось и следа. Даже «девочки» побледнели. Они пытались вставить нужное слово, но речи обеих сражающихся сторон были такими невнятными, что уцепиться было не за что. Ева, не довольствуясь тем, что стряхивает пепел на ковер, раздавила окурок ногой. Вытаращенные глаза и красные пятна, проступившие на бледных щеках мадам Клед, свидетельствовали о том, что ей вот-вот станет плохо. Крайнее возбуждение, охватившее нас, понять, честно говоря, было трудно. Мы ведь привыкли, что спокойные служебные отношения между начальством и подчиненными нарушаются время от времени бурными сценами. Поразительным здесь было то, что именно Мари, совсем не подчиненная по работе мсье Мартино и не представлявшая профсоюза, стихийно подставила себя вместо коллеги, к которой особой симпатии не испытывает. Мари говорила с такой горячностью, что мне казалось, будто я слышу продолжение речи Натали, запись которой слушала накануне. И хотя манеры у Мари более изысканные, в том, как обе они выражали свое отвращение и презрение, было нечто похожее.