В обычное время я бы этого не вынесла. Не потому, что боюсь сквозняка; разница между комнатой и коридором не только в температуре, она куда более существенна. Нельзя предвидеть, что может произойти в коридоре, где ходит кто угодно. Никакого отбора здесь нет, а стало быть, это место — самое подходящее для любых неожиданностей. Каждый взгляд, брошенный в нашу комнату из коридора, притягивает наши собственные взгляды. Меня, таким образом, отрывают не только от работы, но и от себя самой, вырывают из того мира, который сложился вокруг меня, из капеллы Клед — Казизе — Лами-Руссо, из моей хрупкой вселенной, такой же непостижимо уникальной, как воздушный шар, где укрылись Александр и Грациенна.
Все утро в нашем коридоре был народ; незнакомые люди украдкой посматривали на нас, ведь не заглянуть в приоткрытую дверь так же трудно, как не заглянуть в пропасть. Только два мойщика стекол прошли, не обратив на нас внимания, озабоченные, безусловно, тем, в каком порядке мыть окна, и занятые поисками той комнаты, с которой им нужно начинать. Затем появились «девочки». Видя, что мы не работаем, они не могли устоять и зашли к нам выкурить по сигарете и слегка расслабиться. Ведь они взваливают на свои плечи бремя всех встречающихся на их пути женщин и так и сгибаются под этим тяжелым грузом.
У Евы несносная привычка стряхивать пепел на ковер. Я спрашивала, почему она это делает. Она признала, что никогда не анализировала своей привычки с этой точки зрения, но, подумав как следует, полагает, что виноват тут отец. Когда она еще жила в семье, он без конца твердил ей, что привычка стряхивать пепел на пол «в женщине» омерзительна, и так ее допек, что послушание отцу она сочла бы поражением. Я обратила ее внимание на то, что, поступая таким образом, она порабощает другую женщину. К великому моему удивлению, она ответила, что наши комнаты убирает не женщина, а мужчина, и продолжала посыпать пеплом пол.
В «девочках» чувствовалась какая-то воинственная заторможенность; они вроде и не собирались уходить. Ну, а у меня тоже не доставало духу и желания напоминать им об их служебных обязанностях. Мы погрузились не то чтобы в атмосферу забастовки, потому что, когда начинается забастовка, всегда ощущается какой-то подъем, а скорее впали в угрюмо-недовольное оцепенение. Мне казалось, что я никогда уже отсюда не уйду.
— Вы не против, если я к вам зайду?
Я вздрогнула, а Антуанетта, услышав этот хрипловатый голос, выронила ручку. Поддавшись плохому настроению «девочек», мы не заметили, как появилась мадам Балластуан. Она меня просто испугала, такого расстроенного лица я не видела никогда.