Мой обратный путь — медленное скольжение, счастливое связующее звено между работой и отдыхом, службой и домом. Спрашивается, почему это я не езжу на машине — я бы тогда чувствовала себя еще более независимой, или на поезде — он обеспечил бы еще большую точность?
Если говорить об автомобиле, то я могла бы назвать только самые очевидные резоны: вождение утомительно, с парковкой всегда трудно, да и Паскалю надо оставить свободу передвижения в любой момент. А может, это не истинные причины, не знаю.
Ну а что касается железной дороги, то тут ясно, что мне не нравится: большое количество незнакомых людей — и пассажиры, и сам машинист; невозможность сразу охватить взглядом весь состав, — слишком много выпадает на долю неизвестности, на волю случая.
Автобус, движущийся со скоростью фургона или почти с такой же, для меня, напротив, панцирь и укрытие, колесница, в которой я пересекаю вражескую территорию; он может оказаться и убежищем, и баррикадой; между работой и домом — это мой кров, здесь есть где приклонить голову, здесь мне предоставляется знакомое мне общество. Правда, и автобус может вовлечь в опасные соблазны, хотя они весьма ограничены регулярностью и ежедневным повторением, — это театр, где каждый день дают одно и то же представление, с небольшими изменениями, которые вносит исполнительский состав. Как только покидаешь автобус, от него, как и от театра, остается впечатление чего-то нереального.
Моя слабость к Гюстине и ее пастве вовсе не так опасна, она всегда ограничена но времени и пространстве. Я забываю о существовании всех пассажиров, едва ставлю ногу на землю и вижу, как уходит Гюстина, вдруг угасшая, ссутулившаяся и прижавшаяся к Жожо, который хромает, опираясь на палку. Точь-в-точь актриса, преданная своему супругу с юности: любя его, вне сцены она снова обретает все повадки мещаночки. Даже живость Заза куда-то исчезает, и собачка семенит рядом, подстраиваясь к одноногому.
Дорога домой похожа на музыкальную партитуру, настолько четко обозначены три ее части: Париж — Автострада — Пригород.
Самая безукоризненная часть развивается на автостраде — в этих декорациях человеку достается лишь незначительная роль. У него отнята, ампутирована самостоятельность, всякое общение с людьми отложено на потом — с надеждой наверстать упущенное у ближайшего перекрестка; рабочий день смыл с него все, даже желание существовать, человек низведен до утраты самого себя, как пейзаж — до чертежа, он вода в реке.
С места, где я сижу, виден темный профиль шофера, выделяющийся на фантастическом световом фоне, который образуется, когда в отсветах заката вспыхивают преждевременно зажженные фонари; мы — пассажиры подлодки, обитатели аквариума; именно так, в осенних сумерках, мы вновь обретаем себя.