Она явно начинала злиться, а это совершенно ни к чему: лучше не доводить ее до такого состояния, не то потом всем станет тошно. Уже проверено на опыте.
— Кому все это нужно?! — скрывая нараставшее раздражение, она слегка дернула его за ухо.
— России.
— Продолжаешь лицемерить? — Ирина зло прищурилась. — Сейчас все только и думают, как бы…
— Знаешь, как сказал Христос? — перебил он ее. — «Если все, значит, не Я!»
— Нашел авторитет!
— Его популярность не знает границ и не подвержена тлению времени. Он выдержал больше веков, чем нынешние авторитеты десятилетий.
— Не уходи от разговора, — она положила ладонь ему на голову, словно намереваясь повернуть лицом к себе. — Она еще есть, наша Россия?
— Угадай, чего мне иногда больше всего хочется? — все так же не открывая глаз, спросил Петр.
И тут резко и требовательно зазвонил телефон, стоявший на полу около кресла. Меркулов встряхнул головой, открыл глаза и… проснулся.
Бог мой, оказывается, все это лишь сон, только сон, не более того! Ирины и в помине нет на подлокотнике кресла, а их многолетней давности разговор просто привиделся ему, сохраненный услужливой памятью. У-ух уж эта память! Почему она у него такая, что умеет усердно хранить в себе все — плохое и хорошее, и даже то, что он страстно желал бы навсегда забыть? Мало того, она подсовывает подобные воспоминания в самые неподходящие моменты.
Ладно, оказывается, это всего лишь сон. Сон, и больше ничего. Однако резкий звонок телефонного аппарата самый что ни на есть реальный. Он сердито тренькнул и замолк.
«Сделал свое дело? — неприязненно покосился на него Меркулов. — Вдруг во сне наш разговор закончился бы совершенно иначе, чем он закончился на самом деле много лет назад? А ты не дал досмотреть и дослушать».
Он потянулся, разминая слегка затекшее во сне большое, сильное тело, и тут телефон зазвонил вновь. Петр снял трубку и привычно буркнул в микрофон:
— Да!
— Питер? — донеслось до него сквозь треск помех на линии, и сердце слегка замерло: так его называл лишь один человек на свете. Неужели? Неужели Большой Христофор[1] перегнал свою ладью с Даугавы на Москва-реку и высадил с нее на облицованный гранитом берег доброго приятеля юных лет Ояра Юри?
— Ояр? Ты? — боясь ошибиться, чуть осевшим голосом неуверенно спросил Меркулов.
— Я, герр Питер! — коротко хохотнули в наушнике. — Не ожидал?
Петр тайком облегченно вздохнул: за те мимолетные секунды, пока он ждал ответа, сердце вновь успело замереть, как перед прыжком в неизвестность.
— Почему же, — вполне искренне ответил Меркулов. — Я не просто ждал, я мечтал услышать тебя.