- Теперь мне можно идти на море?
- Что? Ах, да, - ответила мать и, обращаясь к мужу, воскликнула: - Это просто какое-то маленькое чудо, дорогой! Правда?
Оба перевели взгляд на художника. Откинув волосы со лба, тот вымучил улыбку. Да, один день - один портрет, таков был его девиз. А если при этом приходилось работать на обывателей, что ж, он сам выбрал такую жизнь.
Довольные супруги, подняв руки над головой, наградили художника аплодисментами.
Во время той поездки на море - судья Сичь, бывший мистик и семинарист, повез Аду на экскурсию в монастырь. Женщин туда не пускали, но Адин отец был важной персоной, о нем слыхали даже крымские монахи. Так что, когда он прибыл, в летнем полотняном костюме, под руку с дочерью, ворота перед ними распахнулись. Монах, сопровождавший их, утверждал, что история монастыря насчитывает десятки веков, во что Сичь, разумеется, не верил, однако держал свои сомнения при себе, как всегда держал при себе любые соображения, могущие кого-нибудь огорчить.
Спустя десятилетия Ада все еще помнила ту необычную икону Благовещения: изможденный архангел Гавриил возвещает благую весть смущенной Марии, сидящей на золотом престоле под храмовым покрывалом зловеще-красного цвета, символизирующего смертную плоть, кою предназначено ей зачать как вместилище для
бессмертной души Сына своего. Нимб сияет вокруг головы Благодатной, и кинжальный луч света, пронзив голубку, врезается в чрево Непорочной Девы, ограждая божественным щитом зреющий в нем неземной плод. Аде представлялось, что так же свершилось ее собственное зачатие: некая сила тайно проникла в чрево ее матери, отметив ее сияющей печатью непорочности и избранности.
Однако в отличие от большинства девочек, воспитанных в католической вере и в определенном возрасте мечтающих стать монашками, Аду по некоей необъяснимой причине всегда больше привлекал образ прекрасной Магдалины.
Вскоре пришло время возвращаться домой. На станцию ехали в конной повозке. Ада сидела рядом с матерью, напротив лепечущих и хихикающих братьев и сестер, прислушивалась к стуку колес, считывавших с дороги письмена по системе Брайля, и наблюдала за длинноногими журавлями, топтавшими пожелтевшую траву. Единственным движением воздуха в тот знойный день было мамино дыхание у нее на шее. Кусая бутерброд с сыром, Ада взглядом победительницы озирала степь. Это была ее страна, и, куда бы она ни поехала, она была здесь дома.
Повозку тащили две унылые клячи. Голова возницы с густой, до пояса, бородой серо-стального цвета подпрыгивала в такт ухабам. Цыган из Старого города, подумала Ада. Он беспрерывно сплевывал и усмехался Бог знает чему. Судья, сидевший рядом, угостил его жевательным табаком, и возница наслаждался горечью зелья. Доктор Сичь спросил, откуда он родом.