Наконец, однажды вечером, сидя на крыльце с сигаретой в зубах, он распечатал письмо. В нем было всего несколько фраз, но текст занимал большую часть страницы.
Дорогой Алекс,
здесь жарко. Ты такой жары никогда не видел, если только не бывал в местах, о которых мне не известно. Москиты размером с птицу. Грязное месиво под ногами, и скоро здесь начнется та еще заварушка. Ты не поверишь, но я скучаю по Рузвельту. Если я умру, скажи Хэтти, что я ее люблю. Если останусь жив, не говори ни слова. И маме тоже. Шутка.
После отъезда брата Алекс сблизился с людьми, настроенными против войны, и испытывал неловкость, представляя себе, как Пол бегает по джунглям с ружьем. До сих пор Вьетнам казался нереальным, занимал в воображении такое же место, как Млечный Путь или остров Пасхи, - нечто из телевизора. Тамошние события, разумеется, вызывали больше отклика, чем другие передачи, но, поскольку изображение всегда можно было включить или выключить по желанию, они принадлежали к той же категории впечатлений. Письмо Пола осложнило дело.
В начале ноября, накануне его приезда в отпуск, Адриана принялась стряпать. Много месяцев ее мучила мысль, что сын сбежал именно от нее, и она каждый вечер молилась святой Деве Марии, чтобы та уберегла его. Теперь ей хотелось сделать ему что-нибудь приятное: она месила тесто, толкла картошку, пекла пироги и варила
борщ - словно готовилась к Рождественскому сочельнику. Стол застелила белоснежной скатертью, выставила парадный сервиз и достала серебряные приборы. Приготовления закончились далеко за полночь. Налив себе бокал вина, она подошла к окну и стала смотреть на пустынную улицу, освещенную лунным светом. Ей припомнилось катание на пруду.
Все ее усилия наладить контакт с сыном оказались тщетными, хотя внешне он держался теперь более вежливо. Ада не могла отвести глаз от его зеленого мундира. Военная форма всегда пугала ее, и за столом она беспрерывно курила, безошибочно угадывая за вежливостью Пола кипящую ярость. Это напомнило ей собственный опыт военного времени. Но в каком-то смысле сейчас было хуже, поскольку ни она, ни окружающие прямой опасности не подвергались, - страх и неловкость были замешены на чувстве вины.
- В тебя стреляли? - спросила она. Нужно ли было об этом говорить? Похоже, ему это неприятно. И что он мог ей ответить? Да и действительно ли она хотела это знать? Пол пожал плечами. От борща его губы казались окровавленными. Он сильно загорел.
Виктор, больше обычного погруженный в себя, уставился в свою рюмку так, словно это был магический кристалл. Все курили: четыре сигареты дымились по краям пепельницы.