Долгов, шедший вторым, обернулся на кровать майора. Окутанный сивушным выхлопом, Рябинин спал. Вчера, ближе к ночи, он проснулся, переоделся, умылся, а затем молча нажрался с Бескудниковым водки и снова заснул. Желание не вставать к утреннему построению было очевидным. Да и руководство, слава Богу, занималось примерно тем же в окрестностях Дербента.
— Занят Серега, — подвытолкнул в коридор бойца Катаев, — скажи, сейчас мы выйдем…
— Скорее всего, Сулейман, — дождался Костя, когда постовой ушел, — по малолетке, наверное…
— Пойдем, сходим… Все равно Рябина не подъемный, — направился Долгов, а за ним и Катаев, к выходу.
Сулейман, как всегда радушно-приветливый, отпочковавшись от своей «шестерки», поплыл операм навстречу. Сегодня он был один.
— Здыраствуете, дарагие, — ухватился за протянутые ладони чеченец, — а гыде Сэргей?
— На выезде он, — соврал Костя, — сдернули на мероприятие…
— A-а, понятыно…
Сулейман неспеша пошел в сторону машины, как бы приглашая офицеров, отойти подальше от КПП. Те молча за ним последовали. Пройдя несколько шагов и не услышав от них ни слова, посредник, очевидно, почувствовав исходящее напряжение, сразу перешел к делу.
— Пасматрэли парнишку вашэго… — он зачем-то, словно сверяясь, достал из нагрудного кармана рубашки листок бумаги, исписанный поливановским почерком, — радни у нэго намного, но тут другие люди заынтэресовались… Типа, знакомые…
В этом месте, Костя, последние несколько суток живший на обостренном чувстве опасности, заметно напрягся.
— Сказали радня дальняя, — заметив нервяк оперативников, поправился Сулейман, — мол, жалка его… маладой савсэм…
— Нам — то от их жалости… — зло хмыкнул Долгов.
— Кароч, есть тры варианта, — окончательно поняв, что разводить китайские церемонии не стоит, продолжил чеченец, — вот…
Он передал Катаеву все тот же лист бумаги, только перевернув обратной стороной. Костя и Саша молча уткнулись в чернильные судьбы.
Рядовой Лягушкин Иван Борисович, разведчик. Рядовой Майоров Андрей Юрьевич, разведчик. Старший лейтенант Чалый Николай Васильевич, внутренние войска. Больше на куске измятой бумаги ничего не было.
— Всех? — не веря, внезапно охрипшим голосом, спросил Катаев.
— Нэт, нэт… — поспешно зачастил Сулейман, воздев к груди ладони, — любого из траих…
Катаеву вдруг стало невыносимо плохо. Захотелось схватить «чеха» за горло и душить пока не захрустит старческий кадык под пальцами. По всей видимости, что-то похожее испытывал и Долгов. По крайней мере, его светло-серые глаза разом потемнели.
Сулейман, обжигаемый биоволнами ненависти, прижав руки к груди, горестно вздохнул: