На веранде в глубоком плетеном кресле сидит пожилой, хорошо сохранившийся мужчина, он чистит ножиком красное яблоко, делая его белым. У перил веранды спиной к сидящему стоит юноша, высокий, с удлиненным бритым черепом. Правой рукой он обнимает один из столбов, поддерживающих крышу веранды, как бы пытаясь обрести союзника в этом элементе деревянной архитектуры. Между сидящим и стоящим происходит неприятный разговор.
— Хватит. Ты начинаешь заигрываться, сынок.
— Это не игры.
— Что меня и беспокоит.
— Беспокойство есть признак живой психики.
Сидящий кладет очищенное яблоко на блюдце, стоящее рядом на столе. Это выглядит так, словно он полностью вычленил проблему и рассмотрел со всех сторон.
— Я понимаю, тебе нравится твое положение лидера. Мне тоже нравится мое положение государственного чиновника.
Молодой человек усмехается. Отцу его улыбка не видна. Он продолжает говорить:
— Тебе, чтобы оставаться лидером твоей организации, приходится все время поднимать и поднимать планку, затевать все более и более рискованные и наглые выходки.
— Ты употребляешь не совсем те слова, которые тут нужны.
— И на этом пути ты уже довольно скоро перейдешь ту границу, за которой моих связей окажется недостаточно, чтобы тебя защитить.
— Я не нуждаюсь ни в какой защите.
Чиновник морщится. Берет со стола яблоко, ножик, и тут же кладет их обратно на блюдце.
— Я тебе не верю, сынок. Ты и смел только потому, что чувствуешь за спиной мою поддержку.
— Ты никогда не оказывал мне в этих делах никакой поддержки.
— Правильно. Но ты всегда ощущал мое присутствие у себя за спиной, как свой важнейший ресурс.
Молодой человек сделал порыв, чтобы обернуться, но тут же себя перехватил. Ему легче разговаривать с отцом, не глядя ему в глаза.
— Скажу тебе больше. Тебе будет неприятно это услышать, но сказать придется. Ты и в лидеры попал только потому, что все знали, кем работает твой отец. Твоим хунвейбинам в глубине души приятно сознавать, что в случае чего за них будет кому вступиться, отмазать, вытащить.
— Ты плохо знаешь историю, и вовсе не знаешь моих людей. Хунвейбины были государственными агрессорами против интеллигенции, а мои люди…
— Да знаю я историю. «Мои люди», совсем сдурел, милый. Ты что, и правда воображаешь, что выполняешь какую-то миссию? Первое, что вы теряете, сбиваясь в стаи, это чувство юмора. И потом, если уж начистоту, — сам-то ты как живешь?
— Что имеешь в виду, папа?
— Ты выносишь моральные приговоры направо и налево, а сам хлебаешь золотой ложкой из серебряной посуды. Начни с себя, сынок.
Молодой человек все же повернулся к отцу.