— А я ведь следил за Ниной.
— Что? — Он не мог разобраться с сигаретой и зажигалкой. Нервы. Мне не жалко твои нервы, Коноплев!
— Целый день. Пару дней назад. Могу, если хочешь, кое-что тебе рассказать, чем она занимается.
Зачем я это говорю? Понимаю, что одной ногой уже вступил в грязь, но сразу не затормозишь.
— Да знаю я, чем она занимается, — отмахнулся он дымящей сигаретой. — Жрать-то надо. Майку надо учить…
— Ну, в общем, у нас любой труд почетен, — улыбнулся я, чувствуя, что улыбаюсь подло.
Он тоже, как говорится, осклабился.
— Не заставляй меня на тебя злиться. Ты мне прямо ответь — ты против моего предложения?
Я закашлялся — непреднамеренно, просто напал вдруг кашель. Он продолжал:
— Предлагаю тебе — отойти. Ты и так не хотел, ты отказывался изо всех сил, даже вон следил, явно компромат на Нинку собирал. В общем, я тебя готов освободить от твоей трети ответственности.
— Хочешь удочерить Майку? — Я давно уже понял, куда он клонит, и теперь больше прислушивался к себе — какую реакцию эти его слова вызовут там, внутри. Правда ли я так уж не хочу хотя бы на треть считаться отцом этого маленького чудовища?
— Да, хочу. Если ты согласишься, мне будет проще. Рудика я уломаю.
— Его будет труднее уломать. Нет-нет, погоди, я еще не согласился.
Главное, было ясно — Коноплев поплыл. Теперь и его накрыло. Как уравновешенный, критически мыслящий соратник, или хотя бы собеседник, он для меня потерян. Но вот Майка… Она меня раздражает, она явная и безусловная обуза, но чтобы так вот взять и отстегнуть ее от своей жизни… Может, у меня никогда и не будет детей. А тут хотя бы тридцать три процента отцовства. Такая неизвестность — скорее благо.
— Даже если я откажусь, ну, то есть соглашусь с тобой, все равно ведь останется неясным, чей она ребенок.
— Скорей всего, не твой. Поверь.
То есть почему?!
— Почему?! Почему ты так уверенно говоришь, Коноплев?
— Нет, не надо, не злись, я не хочу оскорбить тебя как мужика. Не твой, в смысле тебя меньше всего к ней тянет в отцовском смысле. Согласись.
Надо было соглашаться, это была правда. Но…
— Но экспертиза?! Ты усыновишь, а там потом…
— Подошли к сути. Ты откажешься письменно, по-настоящему, чтобы потом никаких поползновений. Раз и навсегда.
И тут я понял, что мне все же не хочется этого делать. Тем более — раз и навсегда. Какая-то волна начала подниматься изнутри. В ответ на этот прилив неясных чувств я мысленно заорал на себя: «Ты что?! Должен же хоть кто-нибудь оставаться трезвым! Пусть Коноплев сходит с ума, пусть они пилят на двоих с Гукасяном девочку Майю, ты-то должен сохранить ясность в башке, ты-то ведь понимаешь, что происходит!»