Срань Господня, это же безумие.
Я таращусь на нее и догадываюсь.
— Итак, все, кого я здесь встретила, находятся под вымышленными именами?
Она кивает, а я спрашиваю:
— А что произошло с теми, кем вы были? Ну, понимаешь, кем ты была до этого?
Улыбаясь грустной улыбкой, она тихо отвечает:
— Она умерла, малышка. Мы все умерли.
Мое сердце сжимается, и я шепчу:
— Да уж, это хреново.
Бу поворачивается, и мы мгновение смотрим друг на друга. Между нами немое общение.
Мой рот открывается, и я немного хмурюсь. Мне действительно очень жаль, Бу. И это действительно хреново.
Она слегка пожимает плечами и подмигивает мне. Всё хорошо. Я нормально к этому отношусь.
Перебирая кончиками пальцем, я выпаливаю:
— Констанс? Ты выбрала имя Констанс?
Она прыскает со смеху, и я тоже. Какое-то время мы вместе смеемся, прежде чем она успокаивается и тихо отвечает:
— Это было имя моей матери. Это мой способ никогда ее не забывать. Ее звали Конни, поэтому я всегда считала неправильным, чтобы меня так называли. Однажды Рок сказал мне, что я была тихой как приведение, и дал мне прозвище Бу, и с тех пор я стала Бу. — Неожиданно приходя в чувство, она спрашивает: — А у тебя есть парень?
Качая головой, я говорю ей:
— Нет, разве что вымышленный. В моей жизни — только я и мои книги.
Она становится задумчивой, глаза грустные, и проговаривает:
— Должно быть, тебе одиноко.
Улыбаясь, я также тихо говорю:
— Я могла бы сказать то же самое и о тебе.
Она улыбается мне в ответ.
— Не в бровь, а в глаз.
Мы обе со вздохом откидываемся назад на кровать. Я думаю, моя жизнь не так плоха.
По крайней мере, я не мертва.
***
Извиняясь и говоря, что хочу принести себе и Бу что-нибудь поесть, я бегу на кухню, скольжу по полу в носках и останавливаюсь в дюйме от Нокса.
Его голубые глаза вспыхивают.
— Куда так спешишь, принцесса?
Сегодня один из тех редких дней, когда на нем нет рубашки.
Мои глаза сощуриваются, и я молю их оставаться сфокусированными на его лице, а не на широкой, массивной груди, так восхитительно влажной от пота.
Ням-ням.
— Просто хочу взять что-нибудь поесть.
Кивая, он искренне говорит:
— Рад, что твой аппетит вернулся.
Кивая ему в ответ, я также искренне ему отвечаю:
— Я тоже.
И затем ничего.
Неловкое молчание.
Доооолгое неловкое молчание.
Обхожу его, иду в кладовую, мой мозг напоминает мне, что нам есть что с ним обсудить. Как только он двигается, чтобы покинуть огромную кухню, которая неожиданно ощущается большая как почтовый ящик, я выкрикиваю.
— Вообще-то, я хотела спросить, говорил ли ты с Митчем о том, чтобы я могла поговорить со своей сестрой.