— Значит, этот человек взял тебя на роль в своем фильме, потому что его привлекла твоя… самобытность?
— Да. Ты очень правильно выразилась, мама: самобытность. Самобытность — это, наверное, производная от эгоцентризма, не так ли?.. — Вероника улыбнулась собственным мыслям. — Он говорит, ему безумно нравится мой эгоцентризм… Это, наверное, потому, что он такой же, как я. Он тоже чувствует себя особенным, не похожим на других… Он говорил мне, что с детства мечтал прославиться, заявить о себе всему миру… Только вначале он хотел стать писателем, потому что не знал, что может применить свою фантазию в кино… А вообще жизнь устроена так интересно, мама! Человек никогда не знает, как повернется его судьба, и иногда она поворачивается к нему гораздо лучшей, чем он ожидал, стороной.
— Что ж, я могу лишь порадоваться за тебя, моя милая, — сказала мама, немного помолчав. — Помнишь, я всегда говорила: при твоей красоте грех становиться ученой и гробить молодость за научными трудами.
Вероника еле удержалась, чтобы не спросить: «А ты, мама? Почему ты бросила кино и не захотела воспользоваться своей красотой и талантом?»
— Оставь мне номер телефона, по которому мы с отцом можем тебя найти, — попросила мама. — В какой гостинице ты остановилась?
— Я… я живу не в гостинице.
— Где же тогда?
Вероника вздохнула, раздумывая над тем, что ответить матери. Она всегда делилась с ней всем или почти всем — мать была ее самой близкой подругой. Ее единственной подругой, потому что у нее никогда не было настоящих подруг среди ровесниц. Но есть вещи, которые хотелось бы сохранить в тайне ото всех, потому что они слишком прекрасны, невероятны, непостижимы. Хотя сохранить это в тайне им все равно не удастся — на студии уже наверняка пошли сплетни о них.
— Ты меня слышишь, Вероника? Я спросила, где ты живешь.
Вероника чуть помедлила.
— Я живу у него, — просто сказала она, потому что ей не хотелось лгать матери.
— У кого, Вероника? Ты имеешь в виду сценариста, который предложил тебе роль?
— Да.
— Но с какой стати, спрашивается, ты живешь в его доме?
Голос матери звучал почти строго. Ну конечно — ведь для мамы она все еще была ребенком… Ей вдруг стало смешно. «С какой стати», — сказала мама. Но разве она, или он, или вообще кто-то в этом мире сможет когда-нибудь объяснить, с какой стати такое случается?..
— Мама, успокойся. Пожалуйста, не волнуйся так за меня. Мне уже двадцать четыре года.
— Я не ставлю под сомнение то, что тебе двадцать четыре года, — сказала мама, смягчившись. — Я одного не могу понять: ты сказала, проба была вчера?