Это были единственные слова, пришедшие ей на ум в эту минуту, и они не означали ровно ничего: то, что она приехала, было и без того ясно, а ее «все будет хорошо» было лишь общей фразой. Как она могла это обещать?
Ведь маме плохо — плохо не в физическом смысле, а в духовном, это было написано на ее лице. Это отразилось в ее взгляде, когда она открыла глаза. Взгляд матери лишь на мгновение задержался на ней — и тут же скользнул в сторону, остановившись на какой-то точке на противоположной стене. Вероника подавила вздох и, выпустив руки матери, присела на краешек стула в ногах кровати. Неужели мать не рада ее приезду?
— Если хочешь, мама, мы можем забрать тебя домой хоть сейчас, — сказала она, немного помолчав. — Вот только дождемся доктора. По-моему, нет смысла валяться в больнице, когда у тебя все в порядке со здоровьем. Больница — самое унылое место на свете… — Заставив себя улыбнуться, она добавила: — Правда, я, как ты знаешь, никогда в жизни не лежала в больнице, но могу себе это представить.
Мать покачала головой, не отрывая ее от подушки.
— Я не хочу домой, — сказала она голосом, который ничего не выражал, кроме усталости, продолжая смотреть куда-то в пространство. — Я никуда не хочу. Оставьте меня в покое.
Вероника обернулась и бросила быстрый взгляд на отца, с беспомощным видом стоящего возле двери, потом снова посмотрела на мать.
— Нам уйти, мама? Ты хочешь, чтобы мы ушли? Тогда мы уйдем. Отдыхай. — Она поднялась со стула и снова склонилась над матерью, погладила ее по спутавшимся волосам, поцеловала в лоб. Та даже не пошевелилась и не взглянула на нее. — Спокойной ночи, мамочка. Хотя уже скоро утро. — Вероника изо всех сил старалась не подавать вида, как больно ее ранит абсолютное безразличие матери по отношению к ней. — Мы с папой заедем к тебе попозже.
Уже с порога она обернулась — и поймала на себе взгляд матери. В этом взгляде было облегчение, словно мать была рада, что она уходит. Но было в нем еще что-то… Мать смотрела на нее так, будто Вероника чем-то оскорбила ее или совершила по отношению к ней предательство. Но это просто смешно! Разве она сделала что-то плохое матери? Не могла же мать сердиться на нее за то, что она осталась в Риме — в конце концов ей двадцать четыре года, она имеет полное право распоряжаться собственной жизнью.
Права правами, но там, где затронуты чувства, действуют иные законы. Мать очень любила ее, они были очень близки и проводили много времени вместе. Вероятно, мама почувствовала себя одинокой, узнав, что она не вернется домой в ближайшее время, а может, навсегда поселится там, в другой стране. Не этим ли все и объяснялось? Ведь отец сказал, что мать стала сама не своя после того, как она уехала…