— Я люблю тебя, Констанс, — шепчешь ты, привлекая меня к себе. — Люблю, люблю, люблю…
Нет, ты бы не отшатнулся от меня, даже если бы узнал о моем прошлом. Ты бы сумел понять. И простить. Любовь прощает все.
«Я теперь чистая, чистая», — думаю я, рождаясь заново в свежести раннего утра и нашей любви, — и снова вспоминаю о той девочке, которая жила ожиданием великого, всепоглощающего чувства… Но та девочка не знала, что любовь поглощает не только душу и ум. Она заполняет все тело, взрываясь в каждой клетке… В детстве, мечтая о любви, я даже представить себе не могла, как это может быть прекрасно.
Ты не только вернул мне мои утраченные грезы, Габриэле. Ты научил меня любить. Если бы не ты, я бы никогда не узнала, что это значит на самом деле — любить и быть любимой…»
Вероника захлопнула дневник и зажмурилась, откинув голову на высокую спинку кресла. Ее бы, наверное, потрясло голливудское прошлое матери, если бы она не была слишком потрясена другим — их любовью. Она прекрасно понимала мать, которая почувствовала себя очищенной и обновленной после того, как познала настоящую любовь, хотя ей самой не от чего было очищаться, когда она встретила его… Встретила лишь для того, чтобы стать невольной свидетельницей любви его юности, чтобы узнать о том, что он был возлюбленным ее матери… Лучше бы она вообще никогда его не встречала.
У нее было такое ощущение, словно ее предали. Только предал ее не Габриэле, не ее мать. Ее предала сама жизнь, сначала подарив ей огромное, ошеломляющее счастье — а потом превратив на ее глазах это счастье в груду обломков чьей-то некогда пережитой любви.
Но нет, то не были обломки. Их любовь была вечна — а вечное не умирает.
Самолет шел на посадку. Яркие лучи утреннего солнца слепили глаза… Вероника поморщилась — это солнце напоминало ей то, неправдоподобно яркое, что светило на холстах матери. Весна в Риме двадцать пять лет назад была, должно быть, очень солнечной…
Уже начался сезон отпусков, и в Майами было полным-полно отдыхающих. Ей все-таки удалось найти свободный номер в одном из фешенебельных отелей на берегу океана. Близость океана немного успокаивала ее, но солнце раздражало вне всякой меры. Поднявшись к себе в номер, она первым делом задернула шторы.
По радио передавали сводку погоды. Диктор сказал, что в Теннесси сейчас пасмурно и идет дождь… Приняв душ и переодевшись, она взяла свою дорожную сумку и спустилась вниз. Через час она снова была в аэропорту и покупала билет на Нэшвилл. Она надеялась, что почувствует себя лучше, если только ей удастся спастись от этого беспощадно яркого солнца.