– Что такое? – подозрительно спросил Федор Тучков шепотом. – Вам что, плохо?
– Мне не плохо, – пробормотала Марина, – мне хорошо.
Он озабоченно посмотрел ей в лицо.
– Давайте-ка я вас подсажу, – предложил он любезно, как будто распахивал перед ней дверь «Линкольна», – а ремень заберу. Давайте?
– Куда… подсадите? – не поняла Марина и отпустила горло.
– Как куда? На ваш балкон, разумеется.
– Не надо! – возмутилась она. – Я сама прекрасно залезу!
И она немедленно полезла, желая продемонстрировать ловкость, и застряла, и пузом повисла на перильцах, и стала дрыгать ногами, чтобы наконец перевалиться внутрь, и Федор Тучков приблизился и перекинул ее ноги.
Вот позор. Позор и стыдоба колхозная, как говорил отец.
– Все в порядке? – вежливо спросил снизу Тучков Четвертый.
– Да, да! – с досадой ответила Марина. Щеки ее горели. – Бросайте ремень!
– Может, я заберу его? Что он у вас будет лежать!
– А у вас?
На это Федор ничего не ответил.
– Давайте, – поторопила его Марина, – бросайте!
Ремень перелетел через перильца и шлепнулся у нее за спиной.
– Спокойной ночи, – приглушенно проговорил снизу Тучков Четвертый, – на всякий случай заприте балкон.
– Непременно, – сладким голосом пообещала Марина. Ей хотелось посмотреть, как он полезет к себе – вряд ли перемахнет перила, а-ля удалой полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах! – и тогда она со спокойной душой отправится спать и не будет остаток ночи думать о том, как застряла животом на перилах и торчала задом вверх, болтая ногами.
Подсмотреть не удалось. Он не уходил, ждал, когда она закроет балкон, – из вежливости. Она закрыла и не сразу погасила свет – пусть он не думает, что она подглядывает! – а когда все же приподняла краешек белой шторы, Федора Тучкова на газоне не было. Исчез. Ушел.
Марина проверила двери – входную и балконную. Все заперто. Как-то в одну секунду ей вдруг стало очень холодно, так холодно, что ледяные пальцы как будто окостенели и плохо слушались.
Кое-как она нацепила байковую пижаму – пижам было две, байковая и шелковая, на выбор, – и забралась на громадную и пышную купеческую кровать и накрылась с головой. Зубы стучали, и пальцы, вцепившиеся в перину, никак не разжимались.
Да. Она явно переоценила свои силы. Не стоило идти ночью на пруд, и шарить в нем палкой, и вздрагивать от каждого звука, и всматриваться в темноту леса, а потом обнаружить у себя за спиной черную тень!
Зачем он пошел за ней? Что на самом деле ему нужно?
Прямо над Мариной, дрожавшей мелкой дрожью в своей купеческой постели, Вероника задумчиво смотрела в окно, на лужайку, тускло освещенную громадным старомодным фонарем, похожим на ящик.