– Ты собираешься здесь курить? – язвительно поинтересовался Генрих Янович у Вероники. – Терпежу нет-с?
– Дед, да ладно тебе!
– А вы умеете верхом, Сережа? – Это Оленька спросила, проглотив крошечный глоточек кофе.
– Ни разу не пробовал! – ответил Сережа так радостно, как будто объявлял, что стал в прошлом году чемпионом по выездке. – Знаете анекдот? У человека спрашивают, умеет ли он играть на рояле, а он отвечает…
– Сереженька, этому анекдоту лет пятьдесят, – перебила его Вероника, – а может, шестьдесят, точно установить не удалось. Так что лучше молчите.
Юля, кажется, слегка рассердилась, а сын Павлик опять хмыкнул – наверное, эмоции одолели.
– Лошади – чудесные животные, – сказал Генрих Янович. – Чайку, Валентина Васильна? Ну, как угодно. Я после войны попал на Кубань, на конный завод. Кстати, с лошадьми лучше всех управлялись цыгане. Да-да-с! Конокрады, а равных им нет, и лошади их любят. Там я верховой езде и учился. И в седле, и без седла.
– Дед, ты нам еще расскажи, как штурмовал Зимний!
– Какой такой Зимний?! – всполохнулась переставшая жевать бабуся Логвинова. – Как же Зимний, он тогда ишшо молодой был, когда яво штурмовали!
– Она пошутила, Ирина Михайловна!
– Я пошутила!
– От шутки какие теперя шутят! А в мое-то время за такие шутки – десять лет без переписки! А теперя что хочут, то и говорят!
– Ваденька, а мы с тобой пойдем после завтрака на лошадок?
– Не знаю, Галка.
– Мы же собирались! Мы же хотели на лошадках покататься!
– Ну покатаемся, покатаемся! Мне только по делу надо смотаться.
– Ну, господи, ну по какому еще делу?!
– Да в ментуру, – бухнул Вадик, и опять сделалось некоторое движение. Оленькин нынешний молодежный хвост затравленно вздрогнул, и полные коленки под столом тоже совершили какое-то движение. Павлик перестал жевать и посмотрел на соседа пустыми глазами ящерицы.
– Куда вам надо? – переспросила Вероника с любопытством.
– В ментуру мне надо.
– Зачем тебе, Ваденька?
– А… из-за этого, убитого.
– Какого убитого?..
– А вот которого нашла Марина Евгеньевна. Мы нашли с Мариной Евгеньевной то есть.
– Позвольте, – вступил Генрих Янович строго, – но ведь ни о каком убийстве не было речи!
– Он же, сердешный, с бережку свалился, пьяненький, – жалостливо проговорила бабуся Логвинова. Вадик энергично покачал головой и посмотрел на застольную компанию с некоторым превосходством, и неспроста. Он знал нечто такое, чего не знал никто из них, и его собственная значимость от этого знания и их любопытных взглядов стремительно вырастала, как гриб-шампиньон на куче мусора.
– Замочили его, – сказал Вадик значительно, – это я вам точно говорю. Я знаю.