– Свят, свят, – перекрестилась бабуся Логвинова.
Марина молчала. Федор Тучков затянулся в последний раз и решительно потушил окурок. Потом посмотрел, но почему-то не на бабусю, а на Марину.
– Этой цитате две с половиной тысячи лет. Один великий грек писал письмо другому великому греку. Он был уверен, что конец света вот-вот настанет, и ошибся. Так что все ошибаются, не только батюшка Ферапонт, дай бог ему здоровья.
Высказавши все это, он взял Марину за руку – его ладонь была горячей, как будто он сильно волновался, и потащил ее за собой, оставив недоумевающую бабусю наедине с нахальной лобастой кошкой, которая вечно прикидывалась голодной.
До двенадцати у Марины были «процедуры» – массаж, ванна и какие-то электрические примочки на позвоночнике. Она покорно вынесла все, думая только о Федоре Тучкове Четвертом и том, что теперь с ней будет – после того как он сказал ей, что она ему нравится, а она сказала ему, что у нее никогда в жизни никого не было!
Нравится. Какое учтивое, старомодное, гимназическое слово!
Вот барышня, а вот молодой человек, и она ему нравится. Он ей тоже нравится.
Есть еще слово «ухаживать». Может быть, теперь он станет за ней ухаживать? Марина понятия не имела о том, как это делается. В голову лезла какая-то ерунда – Дон Гуан под балконом с гитарой и шпагой, веревочная лестница, кирпичная стена, чугунная решетка, красная роза, тайный соперник, ночная дуэль…
Кажется, нынче ухаживают как-то не так. Тогда как? Как?!
Хорошо, что мама не знает, что дочь волнуют такие вопросы. Что дочь «опустилась». Что «позволила обращаться с собой неподобающим образом». Что «опозорилась» – целовалась в бассейне, а потом еще почти поцеловалась в коридоре, а потом он тащил ее за руку, и огненная кровь от ладони моментально растеклась по всем ее жилам, и зажгла сердце, и затуманила голову.
Или все это просто игра? Игра на какой-то непонятный интерес, как метаморфоза с его переодеваниями. Ну не может же он не знать, что выглядит во всех этих одеждах ужасно, – и зачем-то их носит. Зачем? По правилам какой-то игры, которая неизвестна Марине. Она не умеет играть, она никогда не играла, она непременно допустит какой-нибудь просчет – и проиграет!
Она не умеет обращаться с мужчинами. Единственным мужчиной в ее окружении был Эдик Акулевич, очень умный, с тихим голосом, влажными руками и привычкой носить в холодное время года в нагрудном кармане дольку чеснока – «для профилактики простудных заболеваний», так это называлось. «Профилактика» ужасно воняла.
Ни медальона на толстой цепочке, ни выпуклых плеч, ни плотных зубов, ни ореховых с золотом глаз, ни теннисной ракетки «Хэд» в широкой горячей ладони.