Из холла доносились какие-то равномерные постукивания, и Марина подумала равнодушно, что кто-то, наверное, вешает в своем номере картину. Для красоты.
Никто не вешал картину – это выяснилось, когда Марина вошла в холл. Федор Тучков Четвертый стоял у нее под дверью и равномерно в нее стучал.
Сердце подпрыгнуло, перекувыркнулось, приземлилось, и оказалось, что приземлилось не на то место, где было раньше. На этом новом месте сердцу было неудобно, оно дергалось и трепыхалось, подгоняя кровь к щекам.
– Вы… ко мне? – глупо спросила Марина, и он оглянулся.
– Мы к вам.
Они помолчали, рассматривая друг друга.
Ему было неловко, что она его «застала». Он стучал уже минут десять, как дурак. Он все хотел остановиться и никак не останавливался, только стучал и думал, где она может быть? Куда делась? Где он теперь должен ее искать?
– Может, мы войдем?
– Ку… да?
– К тебе в номер, разумеется. Можно ко мне, конечно, но ты же шла к себе.
Марина открыла дверь, и Федор Тучков Четвертый галантно пропустил ее вперед.
– Я тебя искала.
– Я тебя тоже искал.
– Зачем?
– Затем.
Сердце все кувыркалось. Никто и никогда с ней так не разговаривал. Она профессор, «состоявшийся человек», умница, хоть и не красавица, мама учила ее «правильно ориентировать себя в жизни», и Марина послушно «ориентировала» – в плеере у нее всегда стояла кассета Вивальди и никогда группы «На-На», а в сумке лежал Ричард Бах, а не какая-то там «история с убийством»!
В ее жизненной орбите нет и не было человека, который на вопрос: «Зачем?» мог ответить: «Затем».
Выходит, появился?
Выходит, это и есть полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах?
– Кофе? – ненатуральным голосом спросила Марина.
– Зачем ты меня искала?
Он бросил ей спасательный круг, за который она немедленно уцепилась.
– Мне нужно тебе рассказать. Вероника… ты знаешь, она плакала и говорила, что ее смерть будет на его совести, а потом еще Вадим и эта его Галка говорили, что это точно она, и она теперь все расскажет, и я испугалась, вдруг он понял, что я все слышала, а я…
– Стоп, – приказал Федор Тучков несколько жестче, чем следовало бы. Профессорша послушно замолчала на полуслове.
Он неприязненно смотрел в сторону, изучал пейзажик на белой стене, и вид у него был такой, как будто пейзажик до крайности ему не нравится.
«Она не виновата, что ты решил было, что она взялась тебя искать просто потому, что ей… захотелось тебя увидеть.
Вот до чего ты дошел – в твоем-то почтенном возрасте!»
– Давай еще раз. Чья смерть, на чьей совести, кто плакал, кто понял и кто слышал. Хочешь?