И достал из кармана леденец «Взлетный», подумал немного и предложил ей. Марина посмотрела и отказалась. Тучков Четвертый сунул леденец за щеку, откинулся на спинку кресла и вытянул ноги в колониальных бриджах.
…А может, он и не капитан вовсе? Может, нет и не будет никаких выцветших и потертых джинсов?
– Вероника плакала на балконе. Я курила и все слышала. Она кричала, что сама во всем разберется, что не даст никому вмешиваться в свою жизнь. Что никто не смеет давать ей советов. Что никому не сделала ничего плохого, что ей не нужна благотворительность. Еще она сказала, что дед над ней издевается.
– Она так и сказала – дед? – перебил ее Тучков Четвертый. Слушал он очень внимательно.
– Нет. Просто прокричала: «Не смей надо мной издеваться», или что-то в этом роде. – От сочувствия к бедной запутавшейся Веронике у Марины даже слезы выступили на глазах. Она всегда жалела бедолаг-студентов и, хотя слыла «строгой, но справедливой», частенько делала им всякие поблажки – то мелкие, то крупные, в зависимости от степени бедственности положения.
– А ты точно слышала, с кем именно она разговаривала?
– Ну с кем она могла еще разговаривать! С дедом, конечно.
– Почему – конечно? Она могла с кем угодно разговаривать. В котором часу это было?
Марина подумала.
– Наверное, сразу после двенадцати. Я пришла с процедур и курила на балконе.
– До пяти минут первого мы с дедом играли в бильярд. Но это ничего не означает. Отсюда до бильярдной две минуты ходу.
– Ну и что?
– Дед мог проститься со мной и пойти скандалить с внучкой. А мог остаться на лавочке перед корпусом. Или пойти гулять. Или плавать. Ты же не видела, что это именно он, и не слышала его голоса, правильно?
– Ну… почти не слышала, но это он, Федор!
– Почему? Из чего это следует?
Это на самом деле ни из чего не следовало. Марина осеклась. Он был прав.
– Да, – согласился Федор Тучков, хотя она молчала, – вот именно. К ней в номер мог прийти кто угодно, как я сейчас пришел к тебе. Хоть Геннадий Иванович. Голос был мужской?
На этот вопрос Марина могла ответить совершенно точно:
– Да.
– Значит, еще Вадик, Сережа и сын Павлик. Правильно?
Марина посмотрела на него, такого вальяжного, такого… развалившегося в кресле.
– И еще вы, Федор. То есть ты.
– Молодец, – непонятно похвалил ее Федор. – Все правильно. Но не я. У меня есть алиби.
– Какое алиби?
– Классическое. Я сыграл еще одну партию после того, как Генрих Янович ушел. С охранником Колей. Он от безделья совсем изнемог, ну, мы и гоняли шары еще с полчаса. Ты можешь у него спросить, он все время смотрел на часы, боялся, что придет проверяющий. Я вышел из бильярдной в половине первого и поднялся… к нам в холл.