Это были упорные еретики и вторично впавшие в ересь. Измученные пытками и тюремным заключением, они шли со свечами в руках, в льняных санбенито, с бумажными колпаками на головах. У несчастных, пытавшихся протестовать и обличать инквизиторов, рот был завязан бычьим пузырем. Предсмертный костюм этой группы покрывали изображения дьяволов и пламени, направленного вверх. У признавшихся после пытки пламя направлялось вниз, потому что эти жертвы сперва удавливались, а потом сжигались.
Около каждого осужденного на смерть находилось по два офицера и по два монаха. В этой же части процессии на высоких древках несли изображения бежавших от суда инквизиции или умерших в темницах. Их изображения сжигали символически. Кости умерших находились тут же в деревянных ящиках, около фигур осужденных, и вместе с этими фигурами возлагались на костер.
В хвосте процессии ехала кавалькада представителей верховного совета, инквизиторов, духовенства и, наконец, Великий инквизитор в фиолетовом облачении, окруженный стражей. Когда процессия достигла Королевской площади и участники ее заняли назначенные им места, священник начал обедню. Затем Великий инквизитор, надев митру, подошел к королевскому балкону, где принял от короля клятву покровительствовать инквизиции и помогать преследованию еретиков. Такую же клятву давали все присутствующие при церемонии. А затем началась проповедь…
— Его преосвященство хочет нас удивить или запугать? — не сдержавшись, шепнул на ухо Фернану Пинто бывший капитан морских разбойников.
— Скорее второе.
— Это точно. И тебя, и меня удивить чем-либо трудно. А насчет запугать… — Тут Антонию де Фариа не сдержался и громко хохотнул, вызвав в толпе недоуменные взгляды в его сторону и перешептывания. — Кто спускался в тот ад, где нам с тобой пришлось побывать, тому это зрелище — что китайское рисовое вино — и пить его противно, и захмелеть невозможно.
— Ты, кстати, не сказал, какого дьявола тебе приспичило вернуться в Испанию? По-моему, здесь тебя никто не ждал.
— Ошибаешься. Ждали… — Антонио де Фариа снова рассмеялся, на этот раз тихо. — Еще как ждали. Палачи Эрмандады. Есть у меня один грешок… точнее, несколько. Но я получил индульгенцию. Правда, сначала отцы-иезуиты выкупили меня из рабства у одного китайского мандарина и заставили принять некий обет. А уж потом я отправился в Севилью, где некоторое время носил рубище, ел грубую пищу, истово молился и бил поклоны. Такая жизнь мне вскоре надоела, и я уже начал подумывать о новом прегрешении… хе-хе… но тут на меня накинул глазом преподобный дон Лайнес. Скажем так, я исполнял некоторые его поручения.