Ставрова запела. Стэнгулеску добавил шепотом:
— Хочешь, после выступления — за кулисы? Опасно, у нее два любовника, один финансист, другой дипломат, видишь, страшила у сцены, япошка? Но я знаком и с тем, и с тем… Клянусь, Алекс, для тебя это сделаю! Весь кордебалет — мои подруги, на любовников — п-плевать! Да мы под невинным предлогом… — заговорщицки пошевелив бровями, Стэнгулеску сделал знак метрдотелю. — Цветы от меня и Алекса Ставровой, понял?
Нужна ли ему Ставрова, подумал Губарев. Нужна, убеждал он себя. Во-первых, возможная связь с Танакой, во-вторых, укрепление репутации князя Остермана. Но наблюдая за исполнением модной песни, а затем за Танакой, вновь пославшим конверт, вынужден был признать: его интересует еще и она сама.
Стэнгулеску не обманул: официант отнес за кулисы ящик бордо, вернувшись, шепнул: «Ждут-с». И они прошли в общую для кордебалета и дебютанток грим-уборную. Молдаванин, изредка целуя в щеки девушек, подошел к трюмо Ставровой. Она кивнула, не повернувшись. Губарев отметил: четыре корзины с цветами, одна из них — от него. Многие голоса похожи, да и тогда была другая обстановка, вряд ли она запомнила его голос. Певица осторожно снимала грим. Стэнгулеску подсел, сказал бархатно:
— Конечно, мы здесь вторые, а может, и третьи, но, Полиночка, — на секунду! Мой друг князь Остерман, Александр Остерман, жалуй его — он от тебя в восторге!
Глядя на Губарева, граф поднял брови. Пришлось заговорить, хотя он хотел бы сделать это позже:
— Мадемуазель, я действительно в восторге. Это прекрасно. Все, что я скажу, прозвучит банально, но ваш голос выше всяких похвал.
Вполне сносная чушь, как раз то, что нужно. Ставрова обернулась лишь на миг.
— Благодарю, князь… Садитесь… Простите, артистический беспорядок, через час номер… Садитесь, расскажите что-нибудь… Джерри, усади друга…
Все скороговоркой, мимоходом, одной рукой снимая грим, другой придерживая шаль. Сейчас она совсем другая, особая, лживо-свойская, артистическая, не похожая на ту, смеющуюся в подъезде, когда они удирали от Десницкого. Но все-таки ему было приятно, когда на прощанье, еще с одним поворотом на полсекунды и дежурной улыбкой, он услышал:
— Спасибо, князь, вы милы. Розы обворожительны.
Он выдержал битву с Курново, но в конце концов доказал, что от услуг штатных филеров надо отказаться. Пусть Киёмура выпадет на какое-то время из их поля зрения, пусть ему удастся что-то скрыть — лишь бы он ничего не заподозрил. Лучше найти хоть что-то, чем потерять все.
Господин Юдзуру снимал большую квартиру в доме, где жил японский торговый атташе, на Второй линии Васильевского острова. В этом же доме жил и Танака. Контора «Ицуми» находилась далеко, на Садовой, около Гостиногб двора, но Киёмура приезжал или приходил туда пешком ежедневно, ровно к десяти. Кроме того, он бывал на предприятиях, с которыми «Ицуми» поддерживала торговые связи. В первые же два дня, попавшие под контроль Губарева, японец посетил представительство завода «Гаррис» на Кирочной, контору «Мастерских ротативных двигателей «Гном» в Солдатском переулке и техническую контору фабрики «Эльмет» на Нижегородской. Эти три адреса были почти сразу проверены агентами ПКРБ; выяснилось, что никакими секретными заказами предприятия не занимаются, и деятельность Киёмуры во всех трех фирмах законна и оговорена в соответствующих инстанциях.