Курново надел очки, пробежал глазами текст перевода.
— Ну и что? Если так называемые отходы нужны фирме «Ицуми», ради бога, пусть их покупает. То же самое касается и взаимоотношений японцев между собой и фирмой. Это их сугубо личное дело. Детали соблюдения самурайского кодекса не могут волновать контрразведку.
— Меня в данном случае волновал не сам кодекс. Взятые отдельно, эти изобретения могут считаться отходами, но собранные вместе…
— Да хоть вместе, хоть порознь! Бумаги, представленные вами, не составляют компрометирующего материла, это ясно каждому. По какой инструкции мы обязаны предъявить претензии? Выход в сложившейся ситуации у нас, а вернее, у вас только один: немедленно вернуть портфель господину Танаке. Вернуть и извиниться перед ним. Придумайте какое-нибудь объяснение, скажите, что действовали как частное лицо, решайте сами, как выпутаться, но портфель верните! И не медлите с этим! Это приказ, и надеюсь, он будет выполнен. Вы поняли, Александр Ионович?
— Да, понял, Владимир Алексеевич. Будет выполнено.
— И еще одно. Прошу не считать это сведением счетов, хотя у меня есть все основания быть вами недовольным. Надеюсь, вы поймете меня правильно. После случившегося ваше пребывание в ПКРБ представляется нежелательным. Учитывая вашу безусловную старательность, я подумаю о том, чтобы перевести вас в пристойное место.
Кажется, о записке Курново пока не знает. Значит, до субботы… Хотя у полковника могут быть другие каналы связи с Танакой. Нет, вряд ли. Иначе бы не существовало и самой записки.
— Вы поняли, ротмистр?
— Да. Разрешите идти?
— Выполняйте.
Сойдя у Исаакия, Губарев ровно в четыре подошел к памятнику Петру и огляделся. Как всегда летом, у Медного всадника было людно, толпились приезжие, гуляли няни с детьми. Он медленно обошел постамент, остановился, по привычке оглянулся — нет ли хвоста. Снова двинулся, разглядывая извивающуюся под копытом змею, вдруг услышал знакомый голос:
— Не волнуйся, Саша, все чисто.
Зубин. Хромая, обогнул его, сказал, морщась от усилий:
— Ты сейчас в опасности? Это так? Что смотришь? Видишь, вышел. И даже хожу. Хотя врачи говорят, останусь хромым. Отойдем?
Заковылял в сторону Невы, Губарев догнал его, пошел рядом:
— Помочь?
— Лучше сам, надо же учиться… Надеюсь, нога разработается. — На мостовой все-таки уцепился за его локоть. — Я знаю, ты хотел довести дело с Киемурой до конца. Довел? — Остановился у парапета, кивнул на протянутый портфель. — Что это?
Губарев открыл портфель, достал текст и перевод.
— Прочти.
Зубин долго читал, двигая подбородком вверх-вниз. Свистнул — как зашипел: