Первые несколько дней шеф приходил в контору лишь на каких-нибудь полчаса после них. И оставался тут же, диктовал девушке письма, давал перепечатать то одно, то другое, объяснял Генри, как управляться с разными мелочами, прежде чем он сумеет разобраться в задачах посложнее. И в те первые дни, считал Генри, все шло как надо, хотя и думалось, сколько всего выучил в школе — и вот опять начинай учиться сызнова, как маленький.
А потом шеф стал являться только к четырем. Бывали дни, когда и вовсе не являлся. Так оно и пошло неделя за неделей, месяц за месяцем. Генри пытался, как умел, помогать клиентам, которые все еще приходили, но это было свыше его сил. Он развязывал папки с делами, перелистывал бумаги, но чаще всего ничего не мог в них понять. И клиенты либо уходили, либо говорили, что подождут, и под конец стали приходить уже не клиенты, а другие адвокаты. Они приходят с письмами, в которых говорится, что мистер Стрикленд должен передать им дело и все документы такого-то или такого-то, и в первый раз Генри достал из архива требуемые бумаги, и отдал, и сказал об этом шефу, когда тот наконец появился. Но шеф был очень недоволен. Сказал, Генри ни в коем случае не следует так поступать, потому что почти за все дела сперва надо получить плату, и вообще Генри не должен отдавать никаких бумаг. Значит, он стал отвечать чужим адвокатам, чтобы подождали,— им надо поговорить с самим мистером Стриклендом. А они спрашивают, когда же Стрикленд будет и почему его никогда не застанешь в конторе, и, услыхав, что Генри не знает, некоторые начинают злиться, и ворчать, и говорить всякие нелестные слова.
А он долгое время и правда не знал. Но однажды утром, опаздывая на службу (что за важность?), он вдруг увидал — впереди шествует его шеф. У Генри затряслись поджилки, но не успел он опомниться от испуга, как мистер Стрикленд, не дойдя десятка шагов до конторы, завернул в соседний кабачок. Тут-то Генри понял, что к чему. Стало быть, пока им с девчонкой весь день только и остается бездельничать вдвоем, их наниматель рядом — рукой подать — проводит времечко, наливаясь спиртным.
Что же, подумал Генри, раз нету другой работы, можно вовсю приняться за зубрежку. Но из этого ничего не вышло. Они с девчонкой сидят в одной большой комнате, только дальний отгороженный угол отведен под архив, и девчонка никак не может надолго заняться вязанием или читать книжку, непременно начинает болтать. Генри уходит через лестничную площадку в кабинет шефа и зубрит там. Но кабинет помещается с тыльной стороны дома и окнами обращен на реку. Лето еще толком не кончилось, стоит жара, и, как подумаешь, до чего славно и прохладно на берегу, в тени деревьев, нелегко сосредоточиться на занятиях. А девчонке быстро наскучит сидеть в большой комнате одной или, высунувшись из окна, смотреть, что делается на главной улице, и она тоже переходит в кабинет и давай болтать или для разнообразия высунется уже из этого окна. Тогда Генри возвращается в приемную и пробует сосредоточиться на своих занятиях, но почти всегда она опять заявляется следом.