— Хорошо вам живется, мистер Уроуд (вместо Хьюроуд), вдалеке от всех, сами по себе,— говорил, бывало, старик почтальон.— Вот бы мне так! Только я женат, а в нашей семье все решает жена.
Денди прожил в нужде всю войну, но знакомство с ней свел еще в тридцатые, когда он, уже немолодой человек, остался без работы — кому в те годы нужны были коммивояжеры? Но до войны, во время этого отпуска поневоле (если не считать, конечно, хлопот по дому — куда от них денешься, ведь частная гостиница стала ему не по карману), он не чувствовал одиночества так остро. Многие безработные жили, как он: объезжая на велосипеде своих друзей, он заставал всех их в праздности, ну разве что изредка повозятся в огороде — надо ж чем-то кормиться. И потом, хоть Денди и не был никогда женат, здесь в пригороде он долгое время слыл большим ценителем женщин, и те в свою очередь ценили его старомодную галантность, которой он не обходил ни одну из них, независимо от ее возраста и семейного положения. И то, что он стал безработным, они называли «временным несчастьем»; провожая Денди к двери после короткого визита, некоторые норовили опустить в его нагрудный карман бумажку в десять шиллингов и при этом шептали: «Ни слова, дорогой, ни слова».
Но вот десятилетие — завершившись отвратительной катастрофой — подошло к концу, и друзья Денди снова устроились на работу (а позднее их призвали на военную службу — тех, кто не ушел воевать добровольно). Все, кроме Денди. Он был уже немолод, и мало того, что сухорукий, он еще плохо видел, правда, никто из знакомых не знал об этом — очков он никогда при людях не носил. Да и его «омерзительно аристократический» выговор (Денди и не пытался его скрыть) тоже только вредил ему. Правда, ни один из этих недостатков с первого взгляда не бросался в глаза: статный, величественный, стоял он, бывало, возле конторки на почте за своим пособием по безработице, и только черты его лица (годы смягчили их, и теперь их едва ли, как прежде, можно было назвать «чеканными») выдавали неиссякаемое добродушие, пожалуй главную черту его характера. Для официального выхода Денди надевал свой старомодный, но добротный костюм, служивший ему верой и правдой долгие годы; и вряд ли кто из посторонних сразу замечал его сухорукость, а после близкого знакомства лишь самые неотесанные упоминали о ней, если не считать, конечно, тех, кому по долгу службы приходилось отказывать ему в работе. С первого взгляда его внешность казалась безупречной: голубые глаза, волнистые — истинного англосакса — волосы, цветущий вид, безукоризненные манеры (нередко ему говорили, что он блистателен, как морской офицер) и его прозвище «Денди» (на самом деле его звали Ленард Хьюроуд), наверно лучшее, что могли выдумать для него в пригороде, особенно женщины, которые, разумеется, были без ума от его выговора, неоспоримого признака джентльмена.