— Я должен переодеться к обеду. Мы поговорим позже.
Она проследила, как он уходит, гадая, что означает его ироническая улыбка. Он настолько изощрился, скрывая свои чувства, что, похоже, порой сам не знал, каковы они. Пришел ли он с предложением мира, или просто из любопытства? Возможно, он сам не понимал, но, каковы бы ни были его намерения, он явно передумал и оставил их невысказанными.
У нее нет причин бояться его, твердила она себе, но тем не менее достала из сумочки полицейский рапорт о смерти Джона Баннермэна, свернула и засунула в один из своих сапожков из телячьей кожи, а потом натолкала в сапожки бумажных салфеток, чувствуя себя страшно глупо. Однако, подумала она, если Артур предпочитал держать документ в тайне, она, по крайней мере, следует его примеру.
Она приняла ванну — неужели есть люди, которые всерьез вызывают для этого горничных? — и стала обдумывать выход к обеду. Она оденет темно-серое трикотажное платье от Донны Каран, с вырезом не слишком глухим, но и не вызывающим, достаточно длинное, надеялась она, чтобы выглядеть респектабельным для миссис Баннермэн, и все же представлять интерес для Роберта. Она решила отказаться от всяких украшений. Миссис Баннермэн все равно затмила бы ее в этом отношении. Алекса лежала в ванной, чувствуя себя отрезанной от мира, и, пожалуй, наслаждаясь этим. Пресса никогда не нашла бы ее здесь. У нее нет никаких обязанностей. Люсиль и другие слуги предоставят все, что ей потребуется. До нее дошло, что в богатстве есть много выгод — хотя, конечно, она еще не была богатой.
Она услышала деликатный стук в дверь, затем голос Люсиль, пока та развешивала свежевыглаженную одежду и шелестела оберточной бумагой. Ей было бы легко, подумала она, привыкнуть к такому образу жизни. Внезапно Алекса испытала стыд, даже вину, за то что беспокоится, как выглядит…
И в то же время, когда она одевалась, а Люсиль крутилась поблизости, чтобы помочь, если потребуется, она не могла не заметить, что никогда не выглядела лучше.
Алекса надела на палец бриллиантовое кольцо — она считала его своим обручальным кольцом, расправила плечи и отправилась на встречу с семьей — со своей семьей.
Миссис Баннермэн сидела посреди гостиной. На ней было вечернее платье до щиколоток, с длинными рукавами, из серебристо-серого муара. Алекса, у которой на такие вещи глаз был наметан, сразу распознала модель Баленсиаги. Несмотря на свой возраст, Элинор Баннермэн не одевалась как старуха, но у нее хватало здравого смысла прикрыть то, что выставлять на показ не следовало. Длинные рукава скрывали ее руки и плечи, огромные браслеты отвлекали внимание от кистей, а бриллиантовое ожерелье в несколько нитей прятало добрую часть шеи и груди. На одни ее серьги семья из четырех человек могла безбедно существовать всю жизнь. И, хотя она не надела тиару, она сидела так прямо, что Алексе почти показалось, будто она видит ее на волнах превосходно причесанных серебряно-седых волосах, укладка которых, вероятно, заняла у горничных все время от полудня. Она пристально изучила Алексу с ног до головы, острые глаза схватывали каждую деталь без помощи очков.