У ног «молодых» лениво улеглась огромная овчарка. Ее хозяин — обрюзгший ефрейтор с мешками под глазами — сидел лицом к обер-лейтенанту и девушке и сопел, обдавая их хмельным перегаром.
Важно и гордо, как и надлежит извозчику, везущему знатных лиц, восседал я на козлах.
Можно себе представить, как были натянуты наши нервы. Ведь за всей этой внешней парадностью скрывалось огромное напряжение и волнение. Мы едем на очень ответственную операцию. Вскоре должно произойти событие, о котором заговорят все газеты земного шара, а в фашистском логове подымется страшная паника.
Мы ехали по главной улице, как настоящие хозяева этого красивого украинского города, а все надписи на домах на немецком языке и сами гитлеровцы, стучавшие железными подковами по тротуарам, казались нам мусором, который необходимо выбросить вон. И сделать это должны мы. Именно нам поручила это Родина, наш славный народ. Русский, белоруска и украинец — дети единокровных советских братьев — идут, возможно, на смерть ради жизни других. Нет, в такие минуты человек не может быть бессильным. Он становится крепче, у него вырастают крылья, и никакие другие мысли не руководят его действиями, кроме мыслей о святом долге перед Родиной.
Вблизи резиденции Коха замечаю Мишу Шевчука, Жоржа Струтинского и Ивана Приходько, чуть дальше уверенно прохаживаются по тротуару неразлучные Николай Куликов и Василий Галузо.
«Держитесь, друзья, — читаю в их глазах. — Вся Родина с нами».
Я говорю им тоже одними глазами: «Не волнуйтесь, хлопцы. Все будет в порядке».
Без слов понимаем мы друг друга, потому что сердца наши и мысли настроены на одну волну.
…Гаулейтер выбрал для своей резиденции двухэтажный дворец с колоннами в глубине сада, обнесенного высокой оградой и обтянутого колючей проволокой. У массивных ворот стояли часовые, тщательно проверявшие пропуска каждого, кто должен был пройти во дворец или въехать во двор.
Подъехав к воротам, мы сразу же увидели майора фон Бабаха, вышедшего нам навстречу.
— А я уже беспокоюсь, — забыв поздороваться, сказал он. — Думаю: хоть бы не опоздали. Гаулейтер собирается к отъезду в Кенигсберг.
— Хайль Гитлер! — приветствовал его Кузнецов.
— Хайль Гитлер, герр обер-лейтенант. Получайте пропуска, и пойдем в резиденцию. Экипаж поставьте во дворе, в тени.
В наши планы не входило заезжать во двор (ведь без специального разрешения охрана не выпустит фаэтон назад), но отказать адъютанту было невозможно, пришлось принять его предложение. Получив пропуска, Николай Иванович и Валя в сопровождении фон Бабаха пошли во дворец, а я остался в саду, на козлах экипажа. Должен признаться, мое самочувствие в те минуты было не из приятных. Мне казалось, что, возможно, фон Бабах приготовил для всех нас западню.