Надина шуба на удивление быстро обсохла, но она все равно чувствовала озноб, и сердце билось какими-то неправильными толчками, и спазм стискивал горло. «Все-таки надышалась», — подумала она почти равнодушно. Ее больше беспокоило то, что Лапин был голый, точнее — без дубленки. Лапина ей было жалко, и она боялась, что он может простудиться и заболеть.
Когда Петрас подкатил свой микроавтобус, и они оказались в тепле салона, то прежде чем ехать куда-либо дальше, Лапин потребовал от Надежды объяснений. Надя попыталась, но получалось бестолково и слишком длинно. Однако суть рассказа была понятна: Киреева по уши влезла в чужие дела и чуть было не поплатилась за это.
Лапин слушал ее негодующе, Берзин — невозмутимо. Чистый прагматик, он вычленил все, что относилось к недавнему инциденту, и сразу же вылез посмотреть на брошенный коврик, а потом подобрал с мостовой почти пустую бутыль.
Бутыль понюхал осторожно, покашлял. Остатки жидкости вылил прямо на асфальт, а саму бутыль и коврик упаковал в пакет, вернулся в автобус и пристроил пакет на одно из сидений. Спросил Надежду, как все-таки она себя чувствует. Потом раскрыл свою аптечку, извлек из нее какую-то ампулу, надломил, сунул в нос и приказал дышать. Надя послушно дышала, и через какое-то время ей стало легче.
— Что это? — спросила она Берзина, возвращая стекляшку.
— Антидот. Им армейские аптечки комплектуют, а я по привычке вожу.
Тут как раз позвонила Валерия. Трубку Лапин Надежде так и не дал, а сразу сунул ее Петрасу, чтобы тот уточнил у Буровой адрес и проезд.
Когда они домчались до места и встали, уткнувшись капотом в тяжелый зад Лериного джипа, Лапин приказал, чтобы Надежда не выходила, но она, конечно, не послушалась. Пока выбиралась из микроавтобуса и протискивалась мимо бока внедорожника, из «Фольксвагена» уже успели вытянуть «извращенца» и поставить возле дверцы его машины. Зубов стоял, зажатый в полукольцо двумя мужчинами и одной женщиной, которая по штурму и натиску не уступала многим мужчинам. Ситуация ему не нравилась.
Да и вид у хлыща и пижона Зубова был не очень. Надя решила, что кто-то из мужчин уже успел его приложить, но потом оказалось, что это Лера, огнетушителем. Кровь из носа он к тому времени остановил, но шишка на лбу наливалась соком и под глазами проступили синяки. Надя подошла к Лере, обняла ее и сказала на ухо: «Спасибо».
Киреева чувствовала себя не просто разбитой, она чувствовала себя опустошенной. Выпотрошенной и обескровленной. Даже злорадствовать у нее не было сил. Не было сил ликовать и радоваться, что она вычислила преступника и может реконструировать, как именно он совершал свои злые дела. Единственная мысль о том, что Инесска теперь будет вне подозрений, немножко ее согревала, и то сквозь кору отупения, бывшей ни чем иным, как защитной реакции психики, которой сегодня досталось.