, запредельного негодяя Фердинанда VII, которому нет и не будет прощения, и снова все покатилось к дьяволу. А наши ученые мужи, люди, умеющие думать и столь необходимые нам, умерли вместе со своим веком, сложили свои светлые головы при Трафальгаре, а перед тем еще жили на половинном жалованье в этой убогой стране или были взяты под подозрение и оттеснены на обочину не кем иным, как культурными либералами, сгинули в нищете и забвении или вынуждены были эмигрировать — как хорошо, когда знаешь, кто такой Фемистокл! — по злой иронии судьбы, в ту самую Францию, в ту самую Англию, против которых сражались не так давно. И былые враги оказались — не в первый раз — благородней, великодушней и гостеприимней, чем собственное неблагодарное отечество.
Оттого и отрадно убедиться, что есть еще люди, идущие по их следам. Что когорта просвещенных испанских моряков, путешественников и ученых не полностью исчезла под натиском глупости и невежества, осененных знаменами неважно какого цвета, которые разворачивают над собой безграмотные дикари, скорее всего, не ведающие даже, что́ защищают. Утешительно убедиться, что книги, чьи корешки я поглаживаю в своей библиотеке, — «Наблюдения» Хорхе Хуана и Ульоа, «История королевского флота», «Морская тактика», «Отчет о последнем плавании» — это не просто мертвые обломки кораблекрушения, дань традиции или память эпохи, но звено длинной благородной цепи, которую от порчи и ржавчины оберегают люди, живущие в своем времени с мечтой о том, что выиграют самую праведную из войн, сражаясь на борту музеев и библиотек, но умеющие и оборачиваться назад с просветленной надеждой. Дай бог, чтобы в этой несчастной, безграмотной и корявой Испании, чьей черной душе никакой современный дизайн не придаст лоску, нашлось несколько тысяч таких людей — во дворцах, в крепостях, в казармах, в штабах и на капитанских мостиках.
Не сомневаюсь ни минуты, что в тот день Барбанегра и Олонес в гробах перевернулись, а призраки тех, кто не признавал при жизни ни Бога, ни короля, в негодовании застонали из зеленой полутьмы своего морского кладбища, воззвали к Вельзевулу и прочей нечистой силе. А дело было так: стояло тихое средиземноморское предвечерье, небо было красным, по морю бежали барашки, а левантинец мягко постукивал фалами о мачты пришвартованных у причала кораблей. Да, именно это имелось в наличии, а я сидел у входа в бар и глядел на море — на путь, которым черные корабли везли когда-то римские легионы и героев, которых допекли и до печенок достали мелочные боги. Был тот час, когда жизнь примиряет человека с жизнью, и все, что ты прочел, прожил и вымечтал, обретает свое место в мире, удивительно вписываясь в него.