Но Троекуров ошибся. Разумеется, тюремная администрация выполнила распоряжение следователя — не сразу, со скрипом, но выполнила — и даже «голубых» обитателей камеры вроде как настропаляла на сексуальные подвиги с новичком, да только вот как-то ни так настропалила, или тюремный телеграф сработал лучше ихнего стропаления — и потому олигарха в «голубой» камере встретили как мессию. Так что нажим прокурора тут не сработал. «Голубые» тоже любят смотреть цветной телевизор, болтать по телефону и жрать ресторанную еду. Даже визиты Людочки «голубые» «не замечали», отворачиваясь от такого, по их понятиям, извращения олигарха, доллары которому таскали просто пачками все, кому не лень, от сержанта до самого начальника тюрьмы — чтоб потом получить их обратно. Кто давал их для передачи славным офицерам милиции — Бог знает, у олигархов на воле остается достаточно много помощников, да и просто богатых друзей.
Прокурор Троекуров худел, Эдик толстел, и прокурор опустился до пыток.
Конечно, олигарх — это тебе не бомж или простой работяга. Его нельзя пинать, душить противогазом и падать рожей об пол, но у прокурора и впрямь оказался неплохой информатор в стенах Российского музея, так что прокурор знал, как сделать больно олигарху. Когда в камере установили чудище явно советского производства, в котором арестанты, избалованные японскими чудесами от олигарха, неуверенно признали громкоговоритель, Эдик и подумать не мог, что через пять минут его ресторанный ужин вылетит обратно из желудка, где он так уютно устроился. Грянувший из железного мастодонта концерт Распроповича для виолончели с чем-то еще оркестровым вывернул Эдика наизнанку так основательно, что вместе с ужином, пожалуй, и часть обеда вытряхнулась.
Да, это была пытка. Конечно, сокамерники, увидев мучения кормильца-олигарха, мигом расколотили советского еще мамонта от электроники, но было поздно — прокурор увидел слабое место, куда можно давить. Возможно, он бы и сломал несчастного олигарха, но к этому времени тот уже нащупал путь к свободе и спасению. И подсказал его другой олигарх, Хуторковский, тоже томившийся в прославленной московской тюрьме, только на другом ее этаже. Естественно, что Эдик, едва узнав об этом, захотел встретиться с ним и поговорить. Его по-прежнему беспокоила судьба «Ежика в тумане». Что с ним делать? Но прошло некоторое время, прежде чем охранники, пропитавшись долларовым запахом, прониклись его желанием, и пошли навстречу. В начале Эдик переслал ему свою визитку с предложением встретиться, но Хуторковский его не принял. Эдик вторично послал визитку с припиской «по делу Онищенко» — и в ближайшую субботу получил приглашение. Визит первый, но не последний, состоялся в субботу вечером, когда тюремное начальство, организовавшее его, убыло по домам пропивать полученные доллары подальше от ответственности. Эдика привели в роскошную камеру олигарха Хуторковского. Оба выглядели прекрасно — и арестант, и его камера. Хуторковский, свежий и розовый, с холеной кожей, выглядел гораздо моложе своих лет, а камера походила на камеру только решеткой на оконце, в остальном — большой гостиничный номер со всеми удобствами. Даже ванна имелась. На рабочем столе — компьютер. У стен — спортивные тренажеры. Постель застлана атласным одеялом, на блюде у постели — виноград и персики, рядом — бутылка с иностранным коньяком. Тут было все, кроме свободы. «Вот так сидят настоящие олигархи», — уныло подумал Эдик, с тоской вспоминая свою утраченную теперь одиночную камеру, где тоже имелось все, кроме свободы.