Комиссар Верже, пожилой, весьма энергичный, элегантный француз, улыбался Пузыреву, как родному брату, встреченному после долгой разлуки. Ободренный таким миролюбием Пузырев засиял, расправил плечи, и повел комиссара на экскурсию по музею, передав Эдику красную палочку на тесемочках — перечень вопросов, которые хотелось бы осветить Верже.
Пока новые «дружбаны» гульбанили в музее и окрестностях, Эдик торчал в кабинете у своего компьютера, скромный, одинокий, всеми забытый и никому не нужный работяга. Пузырев с гостем уже пили на брудершафт в компании визглей из самого дорогого бюро добрых услуг, они уже парились с ними в сауне, а Эдик все пыхтел, пытаясь придумать фамилию того мифического продавца, который и продал Российскому музею «Данаю» Эль Греко с клеймом МТС-33, очень хорошую подделку. Можно было написать Иванов или Петров, но Эдик не умел халтурить. Он нырял в Интернет, выуживал испанские фамилии и ставил их через одну после каждой российской. И не просто испанские, а самые ходовые в Венесуэле. Отчитавшись таким образом о происхождении подделок через Российский музей, Эдик торжественно вручил вечером комиссару свой отчет, но тот, пробежав его наискось, только поморщился. Возможно, он знал гораздо больше испанских фамилий.
Словом, визит Интерпола походил на встречу старых закадычных друзей, и это лишило Пузырева и тех остатков разума, что не были оккупированы блондинками и их прелестями.
— Я директор, Эдик, — снисходительно сказал он, словно ставя точку в споре, который только что произошел с заместителем. Эдик понадеялся, пользуясь благоприятным моментом, перенацелить острие «главного удара», так сказать, за рубеж, но Пузырев по прежнему держался концепции удара внутрь страны. Захватив, пройтись по закромам Родины. Виновато в этом не косноязычие Эдика — он им не страдал — а улыбки и прочие подлости комиссаришки, как понял Эдик.
— Я директор, — повторил Пузырев. Он сидел в своем кабинете за письменным столом, очень довольный, с блондинкой на коленях, и разглядывал подарки комиссара Верже — «Удостоверение почетного друга Интерпола» и небольшой пистолет неизвестной Эдику системы, очень изящный, с гравировкой на рукоятке. Такое же удостоверение получил и Эдик, но пистолета комиссар ему не вручил. Удостоверение, видимо, давало какие-то льготы в аэропортах, а пистоле, несмотря на игрушечный вид, тем не менее пробивал бревно — испытывали в сауне — насквозь.
— Я директор. Я решаю. Но ты, Эд, работай и в своем направлении, если хочешь. Я помогу. Да. Там тоже деньги. Тем более, Интерпол…симпатичный. Так что работай. Готовь партию и для Сотбис, и для…ах, для Нью-Йорка? Пусть для Нью-Йорка. А я продолжу заниматься нашими российскими музеями. Душа болит за их фонды. Осыпаются. Вот ты не веришь, а болит…