вот это самое неотъемлемое право человека – «думать, что хочешь, и говорить, что думаешь» – и есть та единственная свобода, ради которой можно идти на баррикады или на эшафот. Всё же прочее – парламентаризм с честными выборами, независимая пресса, etcetera – есть лишь средства обеспечения этого права, не имеющие никакой самостоятельной ценности; и никто никогда еще не показал, кстати, что республиканская форма правления справляется с означенной задачей лучше, чем монархическая… Так вот, с этой – личной – свободой в Калифорнии, смею вас уверить, полный порядок; в отличие от того же Коннектикута.
Но позвольте, воскликнул несколько сбитый с толку волонтер, заметную, если не бОльшую, часть населения Калифорнии составляют крепостные, фактические рабы Компании!.. Они давным-давно уже не рабы, терпеливо объяснил Панин; ну можно ли, в здравом уме, назвать «рабами» вооруженных людей, имеющих местное самоуправление и мировые суды? Название – «крепость»-servage – осталось, да, речь-то идет лишь о пожизненном рабочем контракте! Контракте, который, кстати, можно и расторгнуть – в индивидуальном порядке; только вот расторгать его никто особо не рвется, поскольку Компания учит работников в своих школах, лечит в своих больницах – бесплатно, разумеется, а главное – платит пенсии инвалидам и обеспечение семьям погибших на службе… Главный вопрос-то – не существование института servage как такового, а – может ли крепостной из этого своего статуса при желании выйти? Ответ – да, может (в индивидуальном, повторим, порядке): хоть «вбок» – в золотоискатели-охотники-моряки, хоть «наверх» – в инженеры или купцы, причем первому из этих движений Компания не препятствует, а второму – всячески поспешествует. Ну, что среди нынешних Двенадцати негоциантов есть бывший крепостной, Степан Вилка – это, конечно, случай исключительный, не говорящий вообще ни о чем, кроме его личных талантов; а вот что трое из тех Двенадцати –