– А моя дочь! – взвыла Маржантина, заламывая руки.
– Этот Франсуа… Ты все еще его любишь?
– Я его ненавижу!.. Ненавижу!
– А эту женщину? Она ведь более виновна, чем Франсуа…
– О! Я ее ненавижу! Всей своей душой ненавижу!..
– Очень хорошо, Маржантина… Ты хочешь отомстить за себя?
– Моя дочь! Я хочу дочь!
– Послушай! – нетерпеливо оборвала герцогиня. – У той женщины тоже есть дочь, взрослая и красивая девушка…
– Значит, счастливыми бывают только злые люди!
– Я приведу к тебе эту юную красавицу… Ты сделаешь с ней все, что хочешь…
Маржантина заскрежетала зубами.
– Я убью ее!.. Заставлю ее выстрадать столько же, сколько пришлось выстрадать мне!.. Я хочу, чтобы ее мать умерла, когда узнает о моем отмщении…
В глазах герцогини д’Этамп появились зловещие огоньки.
– Что касается твоей дочери, обещаю тебе, что ее найдут.
– Моя дочь мертва, – сказала Маржангина.
Потом, без всякого перехода, она продолжила:
– О, мадам! Вы такая добрая!.. Шестилетнего ребенка так легко узнать, мадам… У нее белокурые волосы и глаза ангела…
– Говорю тебе: ты ее увидишь!.. Ну, а другая… дочь той злой женщины…
– Я убью ее! – сказала Маржантина таким тоном, что герцогиня д’Этамп покрылась мурашками.
И Маржантина, не обращая больше внимания на гостью, забилась в свой угол, обхватила голову руками и вполголоса, тоном бесконечно печальным, запела балладу, под которую она когда-то укачивала свою дочь.
Герцогиня д’Этамп внимательно поглядела на нее и вернулась к своему эскорту… Через полчаса она беспрепятственно вернулась в Лувр. Никто ничего никогда не узнал о странном визите герцогини д’Этамп, кроме, разумеется, ее спутницы, Жарнака, Сен-Трайя и Лезиньяна. Они, естественно, не проронили ни слова.
XXVIII. Пастушеская мелодия
Хотя Трибуле и выпустили на свободу, но за ним установили тщательное наблюдение. Франциск I спасовал перед угрозой Жилет. Но своего шута он возненавидел еще больше.
Теперь в королевской душе теплилась страсть.
Он начинал сомневаться, что Жилет была его дочерью.
Прежде всего, какие были тому доказательства? Слово безумной женщины! Одно лишь слово, брошенное Маржантиной, так что даже невозможно было уточнить, о какой девушке идет речь. И король вызывал в памяти даты, совпадения. И если бы тщательно изученные даты и лица доказали ему, что Жилет – его дочь, он охотно бы убедился в обратном: Жилет не его дочь и не может ею быть.
Он желал Жилет! Она будет принадлежать ему! А прочее он позабудет.
Трибуле в таком состоянии королевского духа не грозили непосредственно ни тюремная камера, ни смертная казнь. Но король будет ждать удобного момента, чтобы жестоко отомстить своему шуту.