Томас осмотрел бумаги, лежавшие на крышке стола. Аккуратная пачка из нескольких писем и документов из министерства, и отдельно, слева от пачки, одно письмо, составленное из букв, аккуратно вырезанных из «Таймс» и наклеенных на лист чистой белой бумаги. Питт прочитал его:
>Я ЗНАЮ, ЧТО ПОЛИЦИЯ ПОДБИРАЕТСЯ КО МНЕ ВСЕ БЛИЖЕ И БЛИЖЕ. МОЙ ЗАМЫСЕЛ ПРОВАЛИЛСЯ, НО Я НЕ БУДУ ЖДАТЬ, ПОКА ОНИ МЕНЯ АРЕСТУЮТ. ЭТО ВЫШЕ МОИХ СИЛ.
>Я КОНЧУ ВСЕ ОДНИМ УДАРОМ, И МНЕ НЕ ИНТЕРЕСНО, ЧТО СЛУЧИТСЯ ПОСЛЕ ТОГО, КАК Я УМРУ. Я БУДУ ЗНАТЬ, ЧТО ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ. ПРОСТО ВСЕМУ ПРИШЕЛ КОНЕЦ.
>ЛЕО КАДЕЛЛ
Записка была очень жесткой – ни сожалений, ни извинений. Вполне вероятно, что где-нибудь лежит еще одно письмо, адресованное Теодозии. Питт не верил, что эта женщина знала, чем занимается ее муж.
Он еще раз внимательно посмотрел на письмо. Оно выглядело таким же, как и прочие, те, которые он видел раньше. Может быть, промежутки между буквами были немного другими, не такими выверенными, но, принимая во внимание обстоятельства, это выглядело естественным.
В коробке на столе лежали ножницы, нож для разрезания бумаги, кусок сургуча, моток веревки и два карандаша. Только клея нигде рядом видно не было. Возможно, он кончился и пустую бутылочку просто выбросили?
А где же газета, из которой вырезали буквы и слова? Ни на столе, ни на полу ее видно не было. Питт наклонился и посмотрел в корзинке для мусора. Газета лежала там, аккуратно сложенная, и суперинтендант достал ее. Так и есть – вчерашний номер «Таймс». Было хорошо видно, откуда вырезались слова и буквы.
Томас бросил газету назад в корзину. Больше здесь искать было нечего. Каделл был прав: что касается полиции, то дело закончено. Правда, для жертв шантажиста, и особенно для Теодозии, оно не закончится никогда…
Яркий солнечный свет падал через большие французские окна из сада. Горничная была слишком испугана увиденным, чтобы подумать о том, что занавеси надо задернуть. В саду никого не было видно. Полицейский пересек комнату, запер окна на замок и задернул тяжелые вельветовые портьеры, затем вышел и запер за собой дверь кабинета. Он должен был переговорить с Теодозией. В любом расследовании было два самых тяжелых момента: беседа с семьей погибшего, шокированной и измученной обрушившимися на нее страданиями, а также почти неизбежный арест подозреваемого. Сейчас же все горе было сконцентрировано на одном человеке.
Миссис Каделл сидела в приемной. Женщина была совершенно одна, рядом не было ни горничной, ни лакея. Казалось, что она окаменела: ее лицо было серого цвета, а руки, лежавшие на коленях, она сжимала так сильно, что суставы ее пальцев побелели. Миссис Каделл безмолвно смотрела на Томаса почти черными глазами.