— Что? — шепчу я, замерев, боясь, что причинила ему боль.
— Я так... — он колеблется пару секунд. — Горжусь тобой.
17.
Через неделю после боя, когда синяки уже пожелтели, но ребра до сих пор так и не зажили, мы едем в дом матери Джека на обед. Она живет в коттедже, перед которым разбит очаровательный английский сад. Английские сады всегда очень красивые весной, но ее до сих пор выглядит очень красивым. У входной двери висят кашпо с фиолетовыми петуниями. Дверь открывается прежде, чем мы нажимаем на звонок, и на пороге появляется удивительно маленькая женщина, возможно, около пяти футов и трех дюймов, с необычайно яркими зелеными глазами, приветливо улыбаясь нам.
Она тепло целует сына в обе щеки и официально протягивает мне руку. Я рада этой показной формальности. Ее рука маленькая, но сильная, настоящая рука садовника. Джек знакомит нас.
— Приятно познакомиться, Лили, — говорит она, у нее мягкий голос, но ее акцент намного больше, чем у сына.
— Приятно познакомиться, Мара, — отвечаю я.
Она довольно быстро убирает свою руку и соединяет с другой, прислонив близко к груди.
— Вам лучше войти, — говорит она и проводит нас в гостиную, которая выглядит точно так, как я и ожидала. Чистая, прибранная, тюлевые шторы с двух сторон подхвачены зажимами, в изобилии семейные фотографии и изысканные фарфоровые фигурки на подоконнике.
— Садитесь, — приглашает она и оставшись у двери, как-то неуверенно интересуется, не хотим ли мы чего-нибудь выпить.
— Нет, ты садись, а я приготовлю нам всем выпить. Что ты будешь, мама?
Я сажусь на диван, она приседает на краешек бархатного кресла в стиле королевы Анны.
— Я выпью шерри, — говорит она, и я замечаю, как крепко сжаты ее руки на коленях.
— Лили? — Джек смотрит на меня, приподняв бровь.
— Я выпью тоже, что и ты.
Джейк подходит к резному бару и открывает его, на полке которого стоит внушительный выбор бутылок.
— Как же вы познакомились? — начинает спрашивать Мара.
Я перевожу на нее свой взгляд, она как бы вежливо улыбается, но глаза у нее настороженные и колючие.
— Шейн представил нас, — отвечаю я.
Она хмурится.
— Шейн?
— Да, я работала танцовщицей в «Эдеме».
— Танцовщицей?
Ах! Порок, нарушающий всяческие принципы морали. Она в последний момент остановила себя, чтобы не перекрестится.
— Она…, — легко прерывает Джек, — не танцует там больше.
Его мать переводит на него взгляд, в большей степени озадаченный, смешанный с любопытством.
— Ах!
— Теперь она работает у меня.
— Неужели? — мягко спрашивает она, взяв бокал с шерри у сына.
У меня появляется желание выпить залпом весь свой бокал, но я не делаю этого. Вместо этого я удерживаю бокал в руке и выдерживаю пятнадцать минут допроса, замаскированного под вежливое общение.