Затем из большого с выпуклой крышкой сундука они осторожно и не без усилий вынули какой-то странный предмет и укрепили его в вертикальном положению на мольберте. Этот предмет, круглый и плоский, по форме и величине своей напоминал колесо от большого экипажа. Приглядевшись, я увидел, что это ничто иное, как вогнутое зеркало, похожее на большие рефлекторы, какие бывают на маяках или у электрических прожекторов; однако зеркало это сделано было не из стекла, а из какого-то другого, неведомого мне, бесцветного и довольно прозрачного материала. На гладкой его поверхности сверкали и переливались какие-то необыкновенно блестящие бесформенные блики всех оттенков золотистого цвета, начиная от ярко-красного и кончая изумрудным. Эти блестящие пятна резко выделялись на бесцветном фоне остальной массы, просвечивая изнутри ее.
В общем, получался световой эффект, напоминающий игру солнечный лучей в золотистой влаге старой Данцигской водки, или вид Лейденской банки, когда яркие электрические искры вспыхивают за стеклом ее…
Между тем оба старика подошли к маркизу; он по-прежнему совершенно неподвижно покоился в своем странном дормезе; медленно и бесшумно подкатили они его кресло к месту, где на полу было сделано четыре каких-то знака, как раз, очевидно, для каждой из ножек дормеза. Граф и виконт опустились на колена и стали один за другим проверять, верно ли установлено кресло. Очевидно, сеанс предстоял очень серьезный. Покончив с одним креслом, они принялись за другое. И, несмотря на то, что оно не было занято, они покатили его так же тихо и бережно и затем проверили с такою же тщательностью, правильно ли оно стало.
Когда все было готово, оба вернулись на свои места и уселись как раз напротив меня. Одного меня они так и не тронули при всей этой перетасовке.
Я продолжал свои наблюдения. Теперь приготовленные для сеанса предметы были расположены в следующем порядке: два дормеза и мольберт с рефлектором стояли друг за другом по одной прямой линии, и кресла при этом были обращены одно к другому; по моим соображениям, одно из них занимало как раз место, где должно было получиться отраженное рефлектором изображение другого кресла…
Маркиз Гаспар, не подавая никаких признаков жизни, продолжал лежать в своем дормезе; глаза его были закрыты.
Наступило долгое молчание.
Оно длилось очень долго…
Сначала я изо всех сил старался сохранять внешнюю невозмутимость и презрительное выражение на лице. Но я почувствовал вскоре, что мне не по силам владеть собою. Мое странное приключение начинало принимать какой-то совсем сверхъестественный характер, и неизвестность предстоявшей мне участи мучила меня. Мужество окончательно стало изменять мне; казалось, и на нем отразилась сила гипноза, которой маркиз Гаспар парализовал мои нервы и мускулы. В конце концов, я начал бояться, что и враги мои заметили состояние непобедимого ужаса, которое овладело мною: я быстро поднялся со своего места и прошелся по комнате; надеясь таким образом скрыть от их взоров выражение моего лица…