Мои каикджи спят. Я неслышно выхожу из дома. Мой садик, моя калитка, потом деревенская улица, вымощенная огромным булыжником. Ни души. Это хорошо. Кладбищенская тишина. Нигде ни одного подозрительного огонька, не считая трех освещенных окон вдали, в незнакомом деревянном домике, ни одной пугающей тени за прозрачной тканью занавесок. Никого. Полная безопасность. Вот низенькая стена…
Нужно только перешагнуть… Нет, еще нет. Эта немая и таинственная мусульманская улица, этот уединенный домик, высокие вершины кипарисов вокруг и закутанная в вуаль принцесса, поджидающая в темном саду, среди роз, странствующего рыцаря в голубом доломане… Я переживаю страницу из «Тысячи и одной ночи», мне хочется удержать мгновенье, чтобы дольше насладиться этой страницей… Да, насладиться только своим настроением, счастливым мигом — и только!..
Чу! В конце улицы раздается топот кавалькады. Не халиф ли это Гарун и его визирь Диафур с евнухом-негром, несущим серебряный щит, совершающий ночной дозор, оберегая покой и порядок в империи? Я отступаю к стене моего дома и жду. Шум приближается. Копыта стучат по мостовой…
Увы! Это не халиф и не визирь, а только табун деревенских ослов, которых оставляют на ночь бродить на воле по улицам, без вьюнков и уздечек. Все равно! Эта процессия маленьких серых животных, бегущих гуськом, тоже красива…
Они пронеслись мимо, точно джины турецкой песни. На улице снова тишина. И вот я у стены; она не выше моего роста…
Еще минута, всего одна минута — и маленькая ручка схватит мою руку, и я последую за принцессой в вуали, и она снимет эту вуаль… Но здесь, у подножья этой стены, так хорошо и покойно, что я не решаюсь перескочить… Я думаю, это потому, что я еще недостаточно знаю эту принцессу: я видел ее всего один раз, одну секунду на ее шахнишире. И в моей душе другие глаза и другие черты, которые мешают мне думать об этой, мешают мечтать об ее поцелуе. Да, только о нем — не более!
Я вижу на глубоком дне моих дум волосы цвета ночи, гордый, задумчивый взгляд, грустные уста… Они улыбаются, мужественно улыбаются, несмотря на сковывающую их печаль. В этом видении нет шахнишира, и есть ветхий павильон, в конце ограды, над Босфором…
Зачем же, зачем я здесь? Я должен, я хочу быть в другом месте… И если я перескочу через стену, я буду негодяем, лгуном, потому что…
Да, я знаю, она будет плакать, та, которая ждет. Но не придется ли ей плакать еще более горько, если я проникну за стену? Черт побери: в свои сорок пять я еще слишком мужчина…
Моя калитка; мой сад; мой дом…
Я кричу: