Эти два красавчика были блистательно одеты, слишком блистательно для города, где ценят главным образом добротность и несминаемость. Кроме того, рижане предпочитали в одежде сдержанные тона, эти же господа смахивали на попугаев – один лимонно-желтый жилет того, что повыше, чего стоил! Оба были в сюртуках, не застегнутых сверху, чтобы щеголять роскошными жилетами, ослепительно белыми воротничками и пестрыми шелковыми галстухами. Оба держали в руках лоснящиеся круглые французские шляпы.
Когда мужчина, одетый таким образом, стоит в храме на видном месте, нет сомнения, что служба его мало беспокоит, а он пришел, чтобы встретиться с дамой сердца или же привлечь к себе внимание богатой и состоящей под строгим надзором девицы.
Незнакомка наша, сдается, и была той, для кого эти двое сюда явились. Они стояли не смиренно, как полагалось бы людям искренне верующим, а принимали позы. Один даже уперся рукой в бедро. Я недоумевал, что бы означала эта игра и какое отношение может к ней иметь мусью Луи, будь он неладен. Первым делом мне в голову пришел сюжет из дурного романа: что якобы девицу, им совращенную, он использует в виде приманки, чтобы заманивать богатых господчиков в тайные притоны. Однако незнакомка ни в коей мере не походила на совращенную девицу – в ее осанке и повадке чувствовался упрямый норов, она была горда той гордостью, что лучше всякого надзора уберегает женщину от дурных поступков. Или же – и тут я изругал себя за свою простоту – она наловчилась превосходно изображать гордость.
Изучая этих троих сомнительных богомольцев, я совершенно упустил из виду двери Яковлевского храма и не заметил, когда вошел еще один господин. Я увидел его, когда он уже подошел к усатым щеголям и вступил с ними в тихие переговоры.
Я по природе своей благодушен и терпелив. Одно то, что я в детстве и ранней юности превосходно ладил со своим буйным дядюшкой, от проказ которого стонали и маялись все гувернеры, много значит. К тому же я не придаю большого значения внешности человека. В русских пословицах, которые я так люблю, можно сыскать немало, подтверждающих мои взгляды, например: наплевать, что рожа овечья – была бы душа человечья.
Однако к роже мужчины, примкнувшего к двум щеголям, едва ли подходило прозвание овечья. Она была так темна, словно он провел всю жизнь под палящим солнцем, но не здешним – а ежели бы в аду существовало какое-то свое солнце, одновременно обжигающее и ледяное.
Мужчина явно был южанин. Во время похода я видывал похожих на него греков – таких же невысоких, плечистых, головастых и носатых. Но греком он, кажется, все же не был. Я бы счел его по комплекции и черным с проседью волосам за турка – но сладкие турецкие глаза я узнаю за три версты, именно по таким глазам легко опознать в любом обществе хохла с юга Украйны, и даже среди терских казаков они не редкость. Явилась следующая мысль: а не португалец ли сей господин? Но откуда бы взяться португальцу в Риге? И на иудея он совершенно не похож – слишком тяжелое и крупное лицо, к тому же, ни бороды, ни усов, ни примечательных пейсиков, хотя их-то как раз можно легко зачесать за уши. То есть господин был какого-то сомнительного происхождения, особливо же мне его взгляд не понравился.