После вчерашнего нелепого рейда, пожара и утренних новостей всем, включая Моллера и Шешукова, было не до нас. Лодки благополучно пришли – и ладно, можно перевести дух до ближайшей тревоги. Артамон и Сурков наконец-то озаботились размещением своих команд в казармах Цитадели и в палатках, ходили ругаться насчет бани, в которой матросы и гребцы давно нуждались, и выполняли прочие командирские обязанности. А команды были немалые, на большой канонерской лодке – семьдесят человек, на средней – шестьдесят. Я все диву давался, как Артамон управляется с такой ордой. Насчет Сурка я не сомневался, этот одной своей вредностью экипаж целого фрегата будет в трепете держать.
Поздно вечером Артамон собрал целый отряд носильщиков – шесть человек, каждому дав в руки или на плечо какой-то предмет, сундук или баул, или скатанную шинель, или тюфяк. Эта комедия потребовалась, чтобы провести меня в мою же комнату. Не станет же герр Шмидт считать, сколько матросов вошло и сколько вышло. О том, как мне оттуда выбираться, мой глубокомысленный дядюшка конечно же не подумал. А мне так хотелось наконец-то лечь и как следует выспаться, что я тоже этим не озаботился.
Мы прошли по Малярной улице уже в полумраке. Мне все равно было крепко не по себе – хотя я знал, что в это время порядочные бюргеры уже в постелях, но мало ли кто вдруг высунется в окошко, да и частный пристав герр Вейде мог устроить какую-нибудь ловушку, полагая, что я приду за своим имуществом. Но мне повезло, хозяева оставили входную дверь открытой, и я оказался в своей комнате, которую фрау Шмидт уже приготовила для двух постояльцев. Кроме постели, там стоял топчан, покрытый тюфяками, застеленный чистейшим бельем и поверх оного – голубеньким покрывальцем, отделанным толстенькими кружавчиками домашней работы. Меня всегда поражало, сколько времени немки уделяют вязанию.
Артамон отпустил матросов, и мы остались втроем среди бестолково расставленного багажа.
– Ну, давай разбираться, что же произошло в ту ночь, когда убили твою красавицу, – сказал мой дядюшка. – Ты покажешь, где обнаружил ее, как она лежала. Но сперва расскажи внятно, как вы с ней встречались, какие знаки друг другу подавали. Я хочу понять, почему она прибежала к тебе ночью и получила удар ножом.
Я подвел друзей моих к окошку.
– Вот двор ювелира Штейнфельда, – показал я. – Вот окно Анхен. Она, глядя вверх, могла видеть, есть ли свет в моем окне, и тогда перебегала через двор.
Сурков высунулся, чтобы понять, как именно шла Анхен. Проход там был прост, два дома имели общий двор. Главное – идя, приходилось пригибаться, чтобы не быть замеченной из окон первого этажа, а потом сажени полторы пробежать и юркнуть в дверь.