– Да. Но говорить с ними – все равно что спорить со стенкой.
Элис повесила передник на крючок и нагнулась, чтобы развязать ботинки, после чего поставила их рядом с ботинками Генри. Сара всегда напоминала, чтобы они снимали рабочую обувь у входа, иначе ей приходилось бы часами выметать въевшуюся в пол грязь.
Но Элис и не возражала. Она с удовольствием сняла тяжелую обувь и вздохнула с облегчением, сунув ноги в изношенные шлепанцы. Затем взяла оловянные тарелки из буфета и поставила их на стол в центре комнаты.
– Они сказали, что свежее масло – это экономически невыгодно. Наглые самодовольные мерзавцы, – добавила она с горечью в голосе.
Сара оглядела куски колбасы, что жарилась в чугунной сковороде, затем сунула нос в керамический кувшин, стоявший на плите.
– Полагаю, придется обойтись жиром от шкварок. Не в первый раз.
Схватив миски с буфета, Элис изобразила улыбку, хотя гнев так и не оставил ее.
– Шкварки или масло – все равно никто в Тревине не готовит лучше тебя, Сара. Генри то и дело отгоняет остальных мужчин от твоих пирожков, верно, братец?
– Да, конечно. Каждый раз за обедом начинаются кулачные бои, – откликнулся Генри.
– Парочка глупых льстецов – вот кто вы оба. – Сара улыбнулась и продолжила помешивать суп. Другая ее рука покоилась на большом животе, где кто-то из следующего поколения Карров ждал своего появления на свет. Доктор сказал: еще два месяца при условии, что все будет хорошо с матерью и ребенком.
Но ни Генри, ни Сара, ни даже Элис – никто не осмеливался высказать вслух свои страхи. Несколько надгробий отмечали крохотные могилки в церковном дворе, и в одной из них лежали двое младенцев: один из братьев Генри и Элис родился мертвым и еще двое не дожили до пяти лет.
Опасное дело – быть беременной женщиной или маленьким ребенком. Особенно опасно – в Тревине. Но люди тут были выносливые, так что выживало больше, чем гибло.
Раскладывая на столе приборы, Элис посматривала на свой плоский живот. Таким он и останется: она не принесет ребенка в этот суровый мир.
Сердце сжалось от грустной мысли. Увы, она никогда не узнает, что значит быть матерью. Но она сделала свой выбор и не пожалеет о нем.
Генри топал наверху, занимаясь чем-то непонятным, но даже легчайшие шаги звучали в этом коттедже подобно поступи гиппопотама. Правда, Элис никогда не видела живого гиппопотама – только на картинках. Но было ясно: вряд ли они порхали по африканской саванне.
Им еще повезло – они заполучили двухэтажный коттедж. А многие семьи жили в одной комнате: отец, мать, дети, иногда – даже и старики с ними. Впрочем, в доме Карров было лишь две крохотных комнатушки, которые соединяла шаткая лестница. Верхняя комната предназначалась для супругов и их будущего ребенка. Внизу же находилась кухня – тут Генри курил трубку, пока Сара вязала, а Элис читала и перечитывала те немногие книги, что оказались в ее распоряжении. Здесь же она и спала. Ее топчан затолкали в угол и закрыли занавеской из выцветшего ситца – жалкое подобие уединения. Но все же это было лучше, чем у многих других, и она не расстраивалась.