С каждым ударом кол все глубже и глубже проникал в тело черноморского беспредельщика. А сознание все еще никак его не покидало: видать, Петрок был не из слабого десятка. И только когда острый конец деревянной пики пронзил легкое, Решето последний раз вздрогнул в страшной агонии и навсегда покинул мир, в котором он оказался предателем.
От сурового зрелища у Медведя свело скулы, но он не отводил глаз. Серый и Кот остервенело по очереди все еше продолжали дубасить по тупой стороне деревянной пики. Потом все, осознав, что Решето уже мертв, остановились, как бы не понимая, что делать дальше. Медведь молча вышел из комнаты, прошел на кухню, взял с кухонного стола початую бутылку водки и стал пить из горла. Когда Медведь вернулся обратно в гостиную, то увидел, что его пацаны добивали мертвое тело кувалдой, размозжив ему голову, руки, ноги.
— Хватит! — гаркнул он на обезумевших от крови подельников. — Эта сука наказана. А вам нечего уподобляться кровавым палачам. Он свое получил. И пусть знают все, что будет с ними, если они посмеют быть нелюдями и идти против закона.
В комнате воцарилось молчание, нарушаемое только капелью стекающей на пол крови.
Бегло осмотрев поле боя, Медведь распорядился все оставить как есть — даже валюту, рассыпанную по столу и по полу. Пусть местное угро знает, что разборка между своими произошла.
С собой унесли только трупы двух своих парней, которых через день с подобающими почестями похоронили на городском кладбище в Краснодаре, где всемогущий Ланик помог спешно найти тихое почетное место.
Вернувшись в Москву, Медведь передал смотрящим на Кубани свой наказ: отныне всю выручку от валюты, которую раньше подчистую брал себе Решето, отдавать на общак в Краснодар, в ведение Ланика.
Сидя на заднем сиденье новенькой кремовой «Волги», с хромированным оленем на капоте, я попросил водителя притормозить за светофором и свернуть в узкий проезд Художественного театра.
Выйдя из машины в ожидании Егора, я смотрел в пролет между домами, на гуляющих по улице Горького людей. Словно на экране кино мелькали лица: вон прошла стайка молодых стиляг, одетых во все импортное, — детишки партийной номенклатуры, джазисты и абстракционисты, не то «отстой», не то «сливки» советского общества. То тут, то там среди толпы мелькали вертлявые ребятки с жидкими бакенбардами, стриженные под модного американского певца Элвиса Пресли и рыщущие в поисках денежных иностранцев. А совсем уж дешевая мелюзга лузгала семечки у гастрономов в надежде облапошить заезжего из Таганрога или какого-нибудь Челябинска дурня и толкнуть ему втридорога импортный ширпотреб, купленный сегодня утром в «Мосторге»…