У Кэролайн были голубые глаза и маленькое, как у обезьянки, личико. Нос у нее был веснушчатый, а волосы она в тот день заплела в косичку. Никто не говорил ни слова, но краем глаза я видел, как на диване кто-то кого-то толкнул локтем в бок. Было слышно, как у нас над головами наша мама и мама Кэролайн ходят из комнаты в комнату. И вдруг Эва сказала: «Мисс Кэролайн, а вы спите со своей мамой?» Кэролайн ответила: «Нет, а вы?» И Эва ей: «Мы-то нет, а вот Роберт спит».
Я сделался красным как рак и совсем уже было собрался встать и выбежать вон из комнаты, но тут Кэролайн обернулась ко мне с улыбкой и сказала: «А мне кажется, что это ужасно мило», и с этой самой минуты я в нее влюбился и перестал спать с мамой в одной постели. Шесть лет спустя я снова встретил Кэролайн, а еще через два года мы поженились.
Народ в баре понемногу стал расходиться. Верхний свет погасили, и официант начал подметать пол. На последней части истории Колин задремал, уронив голову на согнутую в локте руку. Роберт собрал со стола пустые винные бутылки, отнес их к стойке и, судя по всему, принялся отдавать какие-то распоряжения. Подошел второй официант, выбросил из пепельницы окурки в ведерко и вытер со стола.
Когда Роберт вернулся, Мэри сказала:
— Не слишком-то много вы нам рассказали о своей жене.
Он вложил ей в руку спичечный коробок, на этикетке которого были напечатаны название и адрес бара.
— Я здесь почти каждый вечер.
И осторожно сжал ее пальцы, так что коробок исчез в ее ладони. Проходя мимо Колина, Роберт вытянул руку и взъерошил ему волосы. Мэри проводила его взглядом, посидела, зевая, пару минут, а потом разбудила Колина и напомнила, что пора идти. Кроме них, в баре уже совсем никого не осталось.
С одной стороны улица растворялась в кромешной тьме; с другой рассеянный голубовато-серый свет позволял различить цепочку невысоких зданий, которые, подобно вырезанным в граните ступеням, спускались все ниже, чтобы сомкнуться там, где улица сворачивала в сторону. В тысячах футов над землей порозовевший по краю полупрозрачный облачный палец указывал куда-то за поворот. Вдоль улицы дул прохладный соленый сквознячок и теребил целлофановую обертку, прилипшую к ступеньке, на которой сидели Колин и Мэри. Из-за плотно закрытого окна непосредственно у них над головой доносились приглушенный храп и скрип пружин. Мэри склонила голову Колину на плечо, а сам он притулился возле стены, в узком зазоре между двумя водосточными трубами. С более освещенного конца улицы в их сторону быстрой трусцой засеменила собака, аккуратно цокая когтями о сбитые камни мостовой. Добежав до них, она не остановилась и даже не повернула к ним голову, и после того, как она растворилась в темноте, пунктирный ритм ее шагов еще какое-то время был слышен.