Заехал я за Акимычем ровно в шесть.
Шеф вышел смурной. Сел, поздоровался, пробормотал что-то вроде: «Нормальные люди хоть позавтракать могут, а тут банана и то съесть не успел».
— Где воевать будем, Евграф Акимыч?
— Гони в Мурино, Славик. Надо успеть, пока хозяин дома не ушел.
Мурино — место странное. Можно доехать на метро до Девяткино, выйти и, перейдя железнодорожную ветку, оказаться в Ленинградской области.
Деревянные дома, садики, огородики, ручеек. Но ежели ветку не переходить, а из метро пойти налево — попадешь в квартал панельных и кирпичных многоэтажек. По дороге я мучительно вспоминал, кто из знакомых живет в Мурино, но вспомнить так и не смог. Акимыч молчал, как я ни пытался его развлечь болтовней о контрастах больших городов мира, в частности Нью-Йорка. Шеф мой слушал, слушал и сказал:
— Нет рая на земле, Славик. Прости за банальность. Правь вон к тому синему домику.
Мы вошли в калитку, подошли к дому. В марте в семь часов у нас уже почти светло. Но в домах кое-где окна светились. Здесь было темно и тихо.
Я позвонил. Потом еще пару раз. В окне колыхнулась занавеска. Знакомый голос крикнул: «Сейчас открою», и скоро на пороге появился Володя Демидов, заросший бородой, с усами. Был он хмурый, заспанный, в тельняшке.
— Проходите, суперсыщики. У меня не убрано, прошу извинить.
— Ты когда выписался, Володя? — спросил я, входя в комнату.
Он усмехнулся, смахнул со стола тряпкой мусор прямо на пол, спросил:
— Пить будете?
— Нет, пожалуй, Вова, пока не будем, — ответил за нас обоих Акимыч. — Сначала выясним кое-что.
— А что выяснять-то. Вы, небось, уже все выяснили. Сбежал вчера из дурдома. И все дела.
— Все, да не все. Ты когда и где с братом встретился?
Демидов замер, потом стремительно бросился к двери. На пути его оказался я, он пытался врезать мне в ухо, я успел ответить, мы покатились по полу. Демидов обычно в былых учебных схватках брал верх, но на этот раз, очевидно после пьянки, ослаб. Скоро он обмяк, я извинился, защелкнул наручники и помог ему подняться.
Володя тяжело сел к столу, проговорил:
— Дайте похмелиться, вон бутылка стоит.
Не глядя на Акимыча, я налил ему. Отдышавшись и помолчав, Володя сказал:
— Я свой счет довел до конца.
— Где Таня? — спросил Акимыч.
— Умерла Таня. Вчера. Я должен был сделать это. Она уже не человек была. Сама плакала, просила: «Убей меня, Володя, жить больше не могу…» Похоронил ночью в саду. Поминал всю ночь. Перед вашим приездом закемарил. — Помолчав, он добавил: — Но умерла она прощенная. Со всеми я рассчитался. Налей еще, Славик!