— Погоди, — остановил Акимыч. — Давай-ка кое-что уточним. Я с делом твоим позавчера в кадрах ознакомился. Ты в биографии написал, что был у тебя брат, но умер в детстве. Зачем же ты его в покойники записал?
— Потому что думал, так оно и есть. Родители развелись, когда нам было по два годика. Я с матерью остался. Отец Витьку забрал, куда-то уехал. Мать все узнавала, письма писала на стройки коммунизма. Вроде нашла, просила слезно вернуть близняшку. Мне уже лет десять было. Папаша письмо прислал, сообщил, что Витя умер от воспаления легких. И копию свидетельства о смерти в конверт вложил. Так мы и потеряли друг друга.
А вот не знаю, Бог помог или дьявол, а встретились мы с Витькой в Чечне. Смотрю на него — будто в зеркале себя вижу. Правда, тут же война нас и разлучила. Где-то на соседних улицах воевали. Успели только договориться в Питере встретиться. Виктор — капитан, отпуск получить должен был. Я на два дня раньше вернулся и узнал: с Татьяной беда. Виктор приехал и говорит: давай ищи ее, а если придется замочить кого-то — не бойся. Я за тебя в дурдоме лежать буду. Главное — действуй. Нас теперь двое.
— Да как же никто из братков о вас не рассказал?
— А нас здесь в Питере только порознь видели. Я как узнал о Татьяне, так и запил. Виктор прикатил, мы здесь, в Мурино, засели. Опять же нас вместе не видели. Он бороду еще в Чечне сбрил, а я оставил. Как мы договорились обо всем, Виктор уехал в город, пил с кем ни попадя, только братков избегал на всякий случай. Потом в дурдом сдался. А я здесь, в теткином доме отсиживался. О нем никто из знакомых никогда не слышал. Я здесь и не бывал раньше. А теперь понадобился. Тетка в городе у сестры жила. Вылезал я отсюда вечером, когда темно, чтобы с дружками поквитаться. — Он усмехнулся.
— А как же ты на Озерки вышел? — спросил я.
— Общался только с одним, давним моим знакомым. Он сутенер мелкий, подбирал девок с точки зрения колдуньи и Муксы негодных для притонов. Я ему как-то жизнь спас. Он, конечно, догадыв’ался, для чего мне информация, но молчал. Конкурентов я убирал. Он и о Татьяне знал. В Озерках у босса был однажды, на какую-то сходку вызывали. Когда я ему о Таньке рассказал, он и предположил, что ее скорее всего на вилле прячут. А вот как вы на Мурино вышли?
— Теток твоих разыскали, — сказал Евграф Акимович. — Хорошие старушки. Так тебя жалели, сокрушались. Надеялись, что очухаешься, снова женишься. Дом в Мурине будет дачей, чтобы детишек на воздухе растить…
Демидов вдруг диковато, злобно усмехнулся и сказал:
— Во всем часы виноваты. Если бы у Михалыча не было хобби — часы собирать и реставрировать, не было бы всей истории. А он, вишь ты, часы любил: они, говорит, наглядно демонстрируют, что мы здесь в этом мире — пылинки, секунда, с точки зрения вечности. Вот я и напомнил всем, что они пыль, прах. Рядом со мной все время смерть ходила. По ночам во сне являлась. Жуткая, пасть ощерит — и на меня. Вскочу, кругом грязь, братки: кто живой, кто убитый вперемежку лежат. Думал — свихнусь. Да нет, выдержал, вернулся, думал, брат приедет, заживем… — Он помолчал и вдруг трезво добавил: — К смерти привыкаешь. Убивать становится легко. Тем более сволочей… Ладно, налей, Славик, еще, да и поехали, что ли. Глядишь, в одиннадцать в камере буду. Передохну. В одиннадцать все началось, в одиннадцать и кончится.