– Сегодня звонить будешь?
– Не, чего звонить…
– Можно я на колокольню поднимусь?
– Оглядеться пристало? Попрощаться? Да погляди, коли такой нежный, не жалко. Только взбирайся осторожно, ступени не меняли еще, дерево все погнило без кровли. Смотри не оборвись, держись к стенке поближе, на середку не ступай. Покурить-то найдется?
Он порылся в карманах, вытащил большой ключ, отпер скрипнувшую петлями кованую дверь в сводчатом проеме. Отдал мне ключ.
– Потом сюда, под этот камень, положишь.
Я поднялся на верхнюю площадку. Колокола негромко, по-шмелиному густо гудели от верхового ветра, веревки, спадая с языков, чуть заметно шевелились, волнисто уходили вниз. Сгнившую и обвалившуюся кровлю заменяла негустая крона березки, вцепившейся в серые влажные кирпичи карниза. Вокруг колокольни чертили небо ласточки.
Я подошел к перилам, поднял бинокль. «Вот моя деревня, вот мой дом родной», вот проселочная дорога среди деревьев, ведущая к шоссе; виден его кусочек, быстрый промельк машин на трассе… Все как на хорошей, рельефной карте. И если муха навозная по ней поползет, ее и нарочно не проглядишь. Думаю, и ждать долго не придется…
Рассчитал я верно – около семи с трассы свернула иномарка, нырнула под кустик, спряталась. Мужик в пиджаке, с сумкой через плечо, постояв на дороге, пошел не торопясь к моему дому. Постучал для порядка в запертую дверь, потоптался вроде бы растерянно на крыльце, обошел дом, заглядывая в окошки. Вновь поднялся на крыльцо, незаметно огляделся, вынул из сумки отмычки, ковырнул в замке и шмыгнул, как крыса, в дом.
Управился он быстро. Опять постоял на крыльце и огляделся, запер дверь и, пройдя недалеко по дороге, свернул в кусты. Конечно, он ведь не уедет, пока не убедится, что дело сделано, и сделано чисто.
Я хорошо рассмотрел его в бинокль, когда он устраивал свой НП (расстелил камуфляжную накидку, улегся на нее животом, вырвал перед собой мешавшие наблюдению травинки, выложил сигареты), – лицо незнакомое, неприметное. Да мне-то что до его лица? Я первым стрелять не буду, не велят. Но если назойливая муха рассчитывает прогуляться по моему лицу – бледному, с запавшими глазами и приоткрытым ртом, – не грех ее прихлопнуть. Хоть самую малость, но чище станет. Кто меня за это осудит?..
Ладно, мужик в пиджаке, ты свой ход сделал, мой черед пошел. Я спустился вниз, обошел церковь и через заросшее кладбище вышел на болота. Давно знакомой тропкой подобрался к дому сзади и огородом – к любимому в юности окошку, шпингалет которого, чтобы не будить по утрам тетушку, приспособился поднимать снаружи.