Аи да умница!
– Теть Глаш, я у тебя переночую, а?
– А то! Мы еще и выпьем с тобой, Только Поручика забери. Полковника наследство. Небогато нажил – кота да медали.
– Вы забрали их?
– Не беспокойся, все прибрала. Им-то не надо никому. Им главное – участок. Чужие они ему хоть и родня – а чужие! Он-то совецким был, а они совсем другие, сейчас дом ставят. Да ведь ты и видал его. Старый-то уж не поправить было, весь в дырках от пуль…
Правильно, сперва кулями разнесли, а потом бульдозером сровняли. Один процесс.
– Да и ни к чему им такой – простой больно, без затей, стыдно им в таком дому гостей принимать. Да и медали им ни к чему. Все прибрала, тебе хотела отдать, по обычаю – память будет. И мундир с орденами, и документы.
– А бинокль?
– И его прибрала – опять про тебя вспомнила. При твоих делах – тебе нужная вещь. Ну, пойдем, темнеет уже. Не заметили, как и осень подобралась…
Глаша собрала свой узелок, низко поклонилась могиле, что-то прошептала и перекрестилась, Я расстегнул куртку и сунул Поручика за пазуху. Он благодарно прижался ко мне теплым худеньким тельцем, но не мурлыкал. Теперь уж, наверное, и не будет.
Утром я распихал по карманам фляжку с водой, пару бутербродов, сигареты, повесил на шею бинокль и пошел к церкви. Ее высокая колокольня стояла еще облезшая, без кровли, но колокола уже висели полным комплектом. Звонил в них, разгоняя грачей и собирая прихожан, бывший председатель бывшего колхоза «Васильки» Петька Просвирин, далеко не старый еще мужик. Звонил не худо, в лад, в тон и, как говорится, точно по теме. И дивиться тут нечему – наш человек на все горазд: что в колокол бить, что народом руководить. Как-то я спросил его, как ему удалось освоить такое забытое и непростое дело.
– Это не задача, – ухмыльнулся Петро. – Дочка с городу пластинку привезла, «Ростовские звоны» называется. По ней и освоился. Могу и «Камаринскую» вдарить, да батюшка не велит.
Он сидел на каменной приступочке, в щелях которой билась уже засыхающая травка, тянулась напоследок к чистому небу. Запрокинув голову, щурясь от солнца, тянул из горлышка молоко, смахивал с небритого подбородка белую струйку, никак не мог оторваться.
– Привет, Петро!
– Здорово, Леха. – Он поставил пустую бутылку на камень, привстал, сунул навстречу холодную ладошку. – Чего не спится-то?
– Уезжаю сегодня.
– Далеко ли? Небось за рубеж? Сейчас все туда повадились. Бегут. Натворили делов – и бегут. Стало быть, попрощаться заехал?
– Стало быть, так…
– Полковника-то навестил? Ну-ну. Глаша приходила по нем панихидку заказывать, а батюшка говорит: а то сами не знаем! Отслужил.