Снова вызвали доброго доктора. Внимательно осмотрев больную, он с тяжелым сердцем сообщил, что она в коме.
Пока вся семья стояла вокруг кровати в ожидании приезда «скорой помощи», только у Альберта хватило смелости произнести вслух то, что было у каждого на уме.
— Никто и никогда не умирал от гриппа, — сказал он, глядя на мать опухшими от слез глазами, требуя объяснений.
Роуз повернулась к мужу. Тот тяжело дышал и в отчаянии кусал губы.
— Это не грипп, сынок, — ответил он, качая головой — такой тяжелой, будто ее наполнили свинцом.
— Тогда что, папа?
— Доктор сказал, это менингит.
— Почему же он не сказал этого вчера вечером?
— Он еще не знал. Менингит имеет симптомы гриппа. Доктор не мог предположить этого вчера. — Генри был не в состоянии смотреть на жену. Они оба знали, что такое менингит.
— Но ведь она поправится? — спросил Альберт, вспомнив тот день, когда он забросил сестре в горло орех. Тогда ведь она не умерла!
— Она не умрет, правда? — спросил Джордж, младший сын Гарнетов.
Вся семья смотрела на мальчика, который был еще слишком мал, чтобы понимать, что такое смерть.
— Нет, нет, — бодро сказал Генри. — Только не наша Айла! — Он похлопал Джорджа по плечу.
— Нет, Джорджи, — оживилась Роуз, — она поправится, вот увидишь!
— Доктора помогут ей выздороветь, да? — с надеждой спросил Альберт.
Затем заговорила Одри.
— Айла ушла, — сказала она слабым голосом.
С самого раннего утра, с того момента, как она попросила сестру не покидать ее, Одри не произнесла ни слова. И теперь ее голос был далеким и чужим. Айла хотела уйти. Смерть больше не пугала ее, она приглашала в свои объятия, как старый добрый друг.
Все посмотрели на кровать, где лежало неподвижное тело Айлы. Легкий ветерок с шелестом улетел в небо, оставив за собой опустошенную ракушку. Все молчали. Спустилась угрожающая тишина. Роуз плакала. Слезы ручьем стекали по щекам. Она взяла мужа за руку.
Нет страшнее горя, чем горе родителей, потерявших ребенка. Роуз и Генри остались наедине со своей болью, и, взявшись за руки, пытались смириться со своей участью. Джордж и Эдвард плакали, потому что плакала мама. Они были еще слишком маленькими, чтобы осознать всю трагичность смерти. Альберт тоже хотел бы заплакать, но страх заморозил его эмоции и похитил голос, поэтому только дрожащий подбородок выдавал растущий ужас.
— А мы даже не попрощались с ней, — прошептала Роуз. — Мы ведь никогда даже не говорили ей, как сильно мы ее любим!
— Она и так знала это, — сказал Генри.
— Я была последней, кто говорил с ней, — мягко сказала Одри, не отрывая глаз от сестры. — Она знала, что умирает, но ей не было страшно. Она была счастлива уйти, ждала этого с нетерпением. Казалось, Айла осознает, что ее слова могут стать последними. Она просила сказать вам, что любит вас, и всегда будет любить, и что сожалеет, что у нее не было времени сказать вам это самой. Потом она сказала, что должна уйти.