. Вид у них был устрашающий: закрученные кверху усы, а лица будто отчеканенные из старой потемневшей меди.
Дворники всегда были недовольны чем-то. Их сердило буквально все: бестолковые прохожие, вечно наступающие на метлы, бегущие в школу дети, слетающий с гор шалый ветер — он помогает уже собранному в кучи мусору вновь удариться в бега.
Дворники метут улицы и изредка перекликаются меж собой. Их языка никто в городе не знает: это древний как мир язык, родившийся тысячелетия назад в междуречье Тигра и Евфрата.
Итак, утро начиналось с шуршания метел и жестяного грохота совков. А потом на Подгорной раздавался стук колес, сработанных из обычных шарикоподшипников. Это катил на деревянной тележке Жора-моряк. Он ловко отталкивался от асфальта короткими, в две четверти, костылями. От широкого матросского ремня тянулись ремешки поуже — ими Жора был приторочен к бортам своей тележки. Ног у него не было совсем. Он сидел на кожаной подушке, опоясанный ремешками, в распахнутом бушлате, в неизменной, застиранной до бледности тельняшке. Медаль «За оборону Кавказа» покачивалась на бушлатном отвороте в такт движению: наклон тела вперед, толчок костылями, и тележка катится, сухо постукивая подшипниками на стыках тротуарных плит.
— Пламенный привет работникам коммунального хозяйства! — кричал дворникам Жора-моряк.
— Здравствуй, — отвечали те и, опершись на метлы, долго смотрели ему вслед. И не сердились.
Так начиналось утро на Подгорной. Из подъезда выходила Джулька. На ней лакированные туфли и синий шевиотовый жакет с подложенными плечами. Красивая, модная Джулька. Независимая и гордая. Жора-моряк подкатывал к самым ее ногам и, размахивая костылями, точно крыльями, восторженно цокал языком:
— Тц-тц-тц! Мадмуазель, вы сегодня еще очаровательней, чем вчера! Так невозможно, Джулия, надо же когда-то остановиться!
Она отступала на шаг и говорила с досадой:
— Хватит, Жора, времени нет. Я спала сегодня всего три часа… Возьми, здесь полторы тысячи штук. — И протягивала ему перевязанную шпагатом картонную коробку.
— О Джулия! — Жора-моряк ставил коробку перед собой на кожаную подушку. — В твоих глазах усталость, в твоем сердце любовь!
Джулька присаживалась на ступеньку подъезда, доставала из сумки папиросу; Жора-моряк чиркал спичкой. Они сидели рядом и молча курили. Это была безмятежная, тихая минута перед началом долгого рабочего дня.
— Итак, за дело! — сказал Жора. — Утро наступило, и многим уже хочется закурить. Такая вредная привычка…
Приоткрыв коробку, он посмотрел на ровные ряды лежащих в ней папирос, присвистнул.